Пия только что вылезла из воды и сидела на камне у огня, завернувшись в полотенце. Мы остановились за ольхой.
— Ну давай же! — шепнул Перси.
— А может, наплюем на все это?
— Ну уж нет! Помни: ты должен с ней заговорить. А сам все время вспоминай всякие гадости.
— Ладно, — кивнул я и направился к Пии. Хотя на самом деле мне хотелось дать деру и никогда больше сюда не возвращаться. Перси шел за мной и следил, чтобы я не сдрейфил. Классе, Леффе и все остальные молча проводили меня взглядами. Я остановился перед Пией.
— Привет.
— Привет, — ответила она, даже не посмотрев на меня. — Чего тебе?
— Просто хотел поздороваться.
Я застыл на месте, смотрел на нее и чувствовал, как живот сжимает судорога, мне даже пришлось сглотнуть и крепче стиснуть губы.
— Что ты на меня уставился? — рассердилась она. — И зачем корчишь рожи? Что у тебя на уме?
— Вареные рыбьи глаза, — сказал я.
Классе ухмыльнулся. Я еще раз сглотнул: вареные рыбьи глаза — самое отвратительное на свете. Когда бабушка выковыривала глаза у отварной трески, совала их в рот и причмокивала, я не мог на это смотреть. И вот теперь я представлял, как она пережевывает эти белые маленькие комочки с черными зрачками.
— Класс, — сказала Пия. — А ты, Перси? Ты о чем думаешь?
— О том, что скоро вернусь домой. Но я рад, что мы познакомились.
— И я.
Потом мы с Перси пошли к дому. На прощание Классе показал мне два поднятых вверх пальца — знак победы. Но кто победил? Высоко в синем небе сновали ласточки. По дороге скакал чибис. Перси обнял меня за плечи.
— Молодец! Видишь, у тебя получилось! Ну, как ты теперь себя чувствуешь?
— Меня до сих пор тошнит.
— Значит, самое худшее позади.
Глава 20
Дедушка побрился и стал как новенький
Когда мы вернулись вечером, то увидели, что дедушка вынес на улицу тазик с теплой водой, поставил его на каменную полочку у крыльца и улыбнулся белкам и воронам.
Он был в одной майке, подтяжки свисали по бокам, а шляпу он сдвинул на затылок. На ногах были новые сапоги. Клетчатую рубашку он положил на землю в сторонке.
— Вы как раз вовремя, — сказал дедушка. — Сейчас все начнется.
— Что? — спросили мы.
— I don’t say a word
[12]
, — ответил он.
Над полкой был ящик с землей, где росли земляника, мак и настурция. Дедушка воткнул в землю бабушкино зеркало. Солнце отражалось в нем и посылало во все стороны солнечные зайчики. Рядышком стояла фотография Буффало Билла в кожаной куртке с бахромой и ковбойской шляпе.
— Дедушка решил побриться? — спросил я.
— Понятия не имею, — ответил дедушка, как будто речь шла не о нем.
— Что-что? — не понял Перси.
— Не does what he does
[13]
, — сказал дедушка.
И принялся взбивать мыльную пену в кофейной чашке. Чайка спустилась с неба, уселась на трубу и наблюдала за ним. Дедушка раскрыл бритву, провел ей взад и вперед по кожаному ремню, чтобы наточить как следует. Он напевал какую-то мелодию, я никогда её не слышал. Да я вообще не слышал, чтобы он пел! Из дома вышла бабушка и замерла на крыльце.
— Я только…
Она хотела сказать, что ужин скоро будет готов, но не договорила. Солнечные зайчики от бритвы попали ей в глаза. Она зажмурилась, да так и осталась стоять, наблюдая, как дедушка намыливает щеки и шею.
— Что вы хотели сказать? — спросил Перси.
Но бабушка приложила палец к губам.
Дедушка тоже промолчал, потому что боялся порезать шею: там кожа была дряблая и ее легко было поранить. Но его отражение в зеркале подмигнуло бабушке. Дедушка водил бритвой по щекам, а затем споласкивал ее в тазу.
Он просто брился, в этом не было ничего особенного.
Но нам казалось, что мы стали свидетелями очень важного события, о каком впору писать в Библии. Или в книге про Буффало Билла.
Наконец у дедушки остались лишь усы и клочок волос на подбородке. Он взял бабушкины маникюрные ножницы и подровнял его так, что получилась небольшая остренькая бородка — точь-в-точь как у Буффало Билла на фотографии.
Дедушка надел рубашку, сдвинул шляпу с затылка на лоб и повернулся к бабушке:
— Ну, нравится?
По его лицу скользнула тень сомнения, но бабушка вытерла руки о передник и улыбнулась.
— Готфрид, дорогой, — проговорила она.
— Можешь называть меня Буффало Билл. Ну что, ужин скоро?
— Ужин? Ах да, ну конечно! — она вдруг покраснела.
— I love you, honey
[14]
, — сказал дедушка.
Но прежде чем подойти к ней, обернулся к нам, достал листок бумаги из кармана брюк и прошептал:
— Эй, отнесите-ка эту записку учителю.
Бабушка поставила на большой дубовый стол лучшие тарелки. Постелила белую скатерть. А еще собрала полевые цветы, шиповник, настурцию и расставила в банках здесь и там.
Котлеты на блюде пахли так, что слюнки текли. Вообще-то дедушка ел их каждый день. Но он и любил их больше всего.
— Мне жаль, но соус получился с комками, — сказала бабушка.
— Don't worry
[15]
, — ответил дедушка, который вообще-то комки терпеть не мог.
Он положил себе картошку и полил щедро соусом. В салатнице лежали еще вареные морковь и горох — если кто захочет. Дедушка не захотел.
А вот выпить он был не прочь.
Бабушка поставила им с папой по рюмке водки.
— Cheerio, junior!
[16]
— поднял рюмку дедушка.
— Может, тебе не стоит пить? — заволновался папа.
— От одной рюмочки вреда не будет, — вступилась бабушка.
И они выпили. Потом настал черед еды. Бабушке было трудно жевать мясо, так что она брала лишь вареную морковь. Она не сводила глаз с дедушки. В вазе на столе красовалась большущая чайная роза — «Глория дей», так этот сорт называется, а еще ее называют «Розой мира». Мне казалось, что бабушка сама похожа на эту розу — такая же бело-розовая: белые волосы и розовые щеки.
