Он ощупывал мне большими пальцами уголки челюсти, словно лепил. Словно я была из глины. Я сидела молча и смотрела на него. Ощущала прикосновение, которое должно было быть прикосновением Рэйчел, но им не было. Кровь между пальцами ног уже высохла и одновременно стала похожа и непохожа на засохшую грязь. За каменными стенами начиналось предрассветное пение птиц.
– Не делай этого ради Элиана. Не делай этого ради Питтсбурга, Луисвилла, всех этих абстрактных городов. Этого будет недостаточно. Это помешает тебе остаться единым целым. – Он наконец перестал улыбаться. – Ты, ты сама, Грета Стюарт, на это согласна?
У меня давило внутри головы от одного только взгляда на Талиса. Настолько мне было страшно. Но я сказала:
– Я… Если вы отпустите их, я соглашусь.
– Давным-давно жил-был мальчик, – начал он, словно разговаривая сам с собой, – и звали его Майкл.
И вдруг его лицо снова резко поменялось, будто ему стерли одно сознание и установили другое. Он вскочил на ноги, встал, как фехтовальщик, широко расставив ноги, и энергично протянул мне руку:
– Идем со мной, Грета, и мы будем править Галактикой, как отец и сын!
Галактикой? Сын? Слишком мало воздуха в этой маленькой комнатенке. Слишком силен жар у меня внутри. Я начинала теряться.
– Талис, я не могу пожать вам руку.
Он изменил позу, но оставил широкую улыбку.
– Ладно.
Присев, он схватил меня за талию, как будто поднимал бочку.
– А давай посмотрим, для чего эти мешки с песком? Потому что это должно оказаться весело. – Это прозвучало так, словно он всерьез ждет разрешения. Или, по крайней мере, компании – с кем поиграть. – Ну и новость объявим, конечно. Старина Амброз. Он давно на тебя глаз положил.
Аббат искал преемника. Он был учителем, которому нужен был лучший ученик, мастером, который хочет найти себе подмастерье. А Талису была нужна… дочь?
Усмехнувшись мне, он махнул над сенсором, и дверь открылась.
На нас смотрели ружейные дула. Два солдата стояли на колене за мешками с песком с оружием на изготовку. Мне не очень хотелось, чтобы меня застрелили, но этих было трудно испугаться. И, кроме того, я еще не услышала, чтобы Талис согласился на мои условия.
– Талис? Вы их отпустите?
– Всех, кроме Уилмы. Вот ее я оставлю. Скажи ей, что в этом случае – по рукам. Так еще люди говорят? Скажи, пусть решает.
– Она… – Она уже сама догадывалась. – Арментерос попросила меня предложить тебе свою капитуляцию.
– Уилма Арментерос. – Он с хохотом выдавил из себя ее имя. – Этой бабе надо отдать должное, хотя бы за ее яйца.
Тем временем мы подошли к камберлендскому «форту».
– Привет, мальчики! – Талис потрепал по волосам солдатика, который стоял ближе всех. – Развлекаетесь?
– Так вы согласны?.. – не отставала я.
– Предложение Уилмы – это подачка. Кусок мяса, брошенный цепному псу. Ну хорошо. Оно сработало. Пес доволен.
Талис опустился на корточки, чтобы оказаться с двумя солдатами лицом к лицу.
– Сообщили уже? Что чудовище вырвалось на свободу?
Оба солдата с застывшими лицами немигающе смотрели прямо перед собой.
– Ну так шевелитесь тогда, – приказал Талис. – Приведите ко мне кого-нибудь. Мне нужны Арментерос и аббат. И давайте Толливера Бёрра с больничной койки поднимем, просто чтоб повеселиться. И соорудите там терминал виртуальной связи для мамочки моей королевы.
– Э-э… – сказал мальчик – тот, который тогда зеленел.
– Для ее величества Анны, – перевела я ему, – королевы Панполярной конфедерации.
Моя мать. В каждую секунду, пока опускался яблочный пресс, она могла сказать одно слово и спасти меня. Я прекрасно понимала, почему она этого не сделала. «Я не виню ее», – говорила я себе. Не виню.
Мне даже будет приятно ее увидеть. В последний раз.
– Передайте им: во дворе, на заре, – велел Талис. – Ха-ха, рифма получилась!
Он стремительно поднялся, поддержал меня за талию, и мы пошли прочь. Когда мы были уже на середине коридора, он резко обернулся и бросил:
– Да, и скажите им, чтобы не разбирали тот пресс для сидра.
Глава 24. Условия
Рука Талиса лежала у меня между лопаток – поддерживая, ободряя, но притом тревожаще-властно. Так мы и вышли на у лицу.
Уже наступили сумерки, до зари оставалось, наверное, три четверти часа. Странное слово – «сумерки». Оно заставляет меня думать о завершении, о сделанном. И о том, что осталось, о том, что закончилось, о вечере. Но в каждом дне бывают два вида сумерек, и одни из них предвещают не тьму, а рассвет. Так и в этих сумерках, передо мной открывалось нечто новое.
Должно быть, солдаты, сидевшие за мешками с песком, все передали, потому что камберлендцы носились с фонарями, прорезая серый полумрак, словно светляки. Точнее, как напуганные светляки. Талис не обращал на них внимания. Он проводил меня за угол здания обители. В глаза мне бросился яблочный пресс, массивный и темный. Я отпрянула, как лошадь, – и попыталась скрыть это за вопросом:
– Куда мы идем?
– К кораблю. Хочу одолжить для тебя ультразвуковой сращиватель.
Само слово «корабль» пахло кровью. Мелькающие образы в темноте. Я остановилась.
– Талис, я не хочу, чтобы они ко мне прикасались.
– Ну, не глупи. – Талис легонько подтолкнул меня, отчего я пошатнулась.
Он сразу меня поймал, словно это была фигура в танце, – но оттого, что его рука схватила меня за плечо, тело сотрясла такая перемалывающая боль, что я ахнула.
– Вот видишь? Больно, а можно все починить, так что перестань капризничать.
Я встала покрепче, опираясь на его руку.
– Не желаю, чтобы они ко мне прикасались! – решительно заявила я.
– Ну хорошо, – надулся он. – Они не будут к тебе прикасаться. Я сам все сделаю.
– А вы знаете, как это делается?
– Грета, у меня четырехзначный IQ. Ультразвуковой сращиватель – далеко не самый сложный прибор, который я подчинял своей стальной воле, уж поверь.
– Но вы когда-нибудь им пользовались?
– А то.
В сумеречном свете блеснула его улыбка, как белые перья на крыле голубой сойки. Мне было не понять, лжет он или нет.
Но я решила, что мне все равно.
Талис провел меня вверх по холму к самому кораблю камберлендцев. Стоявшую у входа охрану унесло в стороны, как магнитами. Звук наших шагов по настилу, запах регенератора воздуха, ритмичный свет точечных светильников… У меня напряглась шея, а плечи ожгло болью. Но я про это не обмолвилась ни словом. Как Грего: ему было очень страшно, а он молчал. Тоже своего рода сила.
