– Ты разбудил меня, – повторила я.
– А ты меня спасла.
Я снова поцеловала его, и он потянул меня еще дальше вперед, пока не стянул с ветки, и я оказалась в его руках. Он держал меня на руках, будто принц из сказки, – у него в руках, как в ночь на корабле, когда я была изранена и напугана. Но сейчас я чувствовала только… что меня держат. Бережно. Надежно. Покойно.
И естественно, Элиан Палник – которому покой всегда давался с трудом – выбрал именно этот момент, чтобы уронить меня в реку.
Глава 26. Два
День второй был днем, когда Талис убил Уилму Арментерос.
Не хочу об этом. Вот голые факты. Он для этого использовал яблочный пресс и торс.
Толливер Бёрр все заснял. По-моему, ничего не имея против.
Еще один факт: обитель – место маленькое. В этот погожий сентябрьский день окна были открыты нараспашку, так что от звуков нигде не было спасения.
Да Ся взяла меня за руку, и мы убежали из нашей кельи. Вместе отыскали Элиана. Он сидел на кухне, спиной к печке, съежившись и дрожа. Мы взяли химический фонарь и бегом пронеслись все четыреста пятьдесят шагов тоннеля, выбежали наверх, к груде камней, побежали дальше, через вершину холма, в широкую золотую прерию. Там нашли воронку, где когда-то луч с неба преградил Элиану путь. Яма с выжженными стенками, до сих пор голая и гладкая, как блюдце, местами поросла кипреем, который уже выпустил свои длинные волоски семян – как фонтанчики пепла. Элиан перевалился через край, вжался в стену воронки и разрыдался.
Я обнимала его, пока крики в отдалении не прекратились, – и тогда он высвободился, бросился к центру воронки и снова упал на колени. На этот раз к нему подошла Зи и села рядом, взяла за руку. Я вертела в пальцах травинку – в моих чуть было не раздавленных пальцах, – и гибкий стебель распространял сильный и буйный запах, горький, как у тысячелистника. Семена уносил ветер.
Уилма Арментерос.
Талис пообещал сделать из нее легенду, и я не сомневалась, что у него получится.
Но и Спартак в свое время стал легендой, и не совсем в том смысле, как планировали римляне.
Крики прекратились, а мы все сидели в воронке. Ветер с ровным тихим шумом гнал по траве волны, словно по морю: яркие гребни соцветий, темные провалы. Цвели рудбекии, над цветками молочая летали бабочки. У меня сгорел на солнце нос. Наверное, мы очень долго просидели.
Пришел за нами в конце концов сам Талис. Вернее, пришел за мной, появившись у воронки – перепачканный кровью и широко улыбающийся. Он вел за собой Толливера Бёрра, держа его за надетый на шею провод.
– Привет, Грета! – сказал он. – Я думал, что на этом этапе ты захочешь присоединиться.
Я посмотрела на эту парочку, вздрогнув от жутковатой картины: худого, как волк, жилистого мужчину держит хрупкая женщина с мальчишечьей стрижкой и размазанной по носу грязью.
Только это не женщина.
И не грязь.
– Нет.
– Да брось ты! – принялся уговаривать меня Талис. – Он уже вот-вот наделает в штаны. Весело же будет.
Он отпустил Бёрра, и тот, оказавшись на свободе, инстинктивно прошел несколько неверных шагов: три, четыре, пять.
Талис ткнул в него пальцем, не отрывая от меня взгляда:
– Не вздумай бежать. Клянусь, ты пожалеешь, если побежишь.
Бёрр оступился, встал и рухнул на колени. Талис медленно, как король на сцене, приблизился. Наклонившись к Бёрру, он тихо и елейно произнес:
– Побежишь, и я начну с твоих ног. Потом буду потихоньку подниматься выше.
– Властитель Талис, – выдохнул Бёрр. – Умоляю вас.
– Никаких «властителей», – отрезал Талис. – Для этого уже слишком поздно.
Задыхаясь, Бёрр прикрыл глаза.
– Это мои дети. – Талис схватил Бёрра за подбородок и заставил смотреть на нас. Тот раскрыл глаза, его лицо перекосилось от крепкой хватки Талиса и исказилось от страха. – Они священны и неприкосновенны. Как ты посмел?
– Талис. – Да Ся встала.
Ее голос зазвучал, как удар храмового колокола.
– А вот от тебя я бы хотел слышать «властелин». – Когда Талис посмотрел на нее, брови у него поползли вверх и на лице расцвела улыбка. – О-о, смотри-ка, она меня сейчас отчитает. Как это мило!
– Вы сделали из нас орудия. – Да Ся стояла босая на колкой траве, и пахнущий хлебом ветер бросал пряди волос ей на лицо, но она выглядела божеством больше, чем Талис. Намного больше. – Вы когда-нибудь задумывались, что суть орудия – в том, что оно будет работать в любых руках?
Талис не ответил, но его лицо успокоилось, и улыбка медленно сошла на нет.
Я посмотрела на Бёрра, посмотрела на кровь на руках Талиса.
– Я уже прошла через это. – Мне вспомнилось то мгновение на борту ударного корабля: кровь между пальцев ног, пистолет, ставший продолжением руки. – Я могла его убить. Я отпускаю его.
Тот самый point vierge. Мгновение, за которое я обрела себя, хотя и была испугана. Я отвоевала у страха свою душу.
Я посмотрела на Талиса:
– Я хочу его отпустить.
Талис недоуменно глянул на меня и выпустил подбородок Бёрра.
– Чё, серьезно?
Я не ответила. Я была вполне серьезна и знала, что он это понимает.
Талис отступил назад. Последовало долгое молчание.
– Прекрасно, – сказал он.
– Что? – не понял Толливер Бёрр.
– Прекрасно, – повторил Талис. – Иди.
Бёрр смотрел на него, разинув рот.
– Саскатун, – одним пальцем Талис показал на нехоженую прерию, – это туда. Иди.
Бёрр с идиотским видом встал. Можно было чуть ли не воочию увидеть, как вокруг головы у него роятся вопросы, как звезды после удара. Талис ничего не сказал. Мы все смотрели на Бёрра. И все молчали. Бёрр переводил взгляд с одного лица на другое – и вдруг сорвался с места и, обогнув воронку, неуклюжей трусцой припустил по равнине.
– Как скучно, – махнул рукой Талис в сторону уменьшающейся фигурки Бёрра. – Еще и в живых останется, не ровен час.
– Нет, – сказал Элиан, который однажды уже отправился тем же путем. – Скорее всего, нет.
Глядя, как Бёрр скрывается из виду, Талис почесал за ухом, как собака.
– Ну ладно. Две вещи. Первая: Грета, мама хочет с тобой поговорить. Вторая: кто-нибудь знает, как стерилизовать скальпель?
В соответствии с моей слегка видоизмененной политикой «не потакать», я не стала спрашивать про скальпель. Не знаю, хотелось ли мне знать ответ. В конце концов, я прошла у палача мастер-класс по нагнетанию тревожных предчувствий и выучила, что неведение может оказаться милосерднее знания.
