– Нет, ты не Грета.
Она повернулась и вышла из комнаты.
Элиан замешкался.
– А ты… Я хотел сказать, с тобой все в порядке?
– Конечно, – сказала я.
– В настоящий момент опасность для нее минимальна, – подал голос Талис. – Ты тоже иди, вместе с Зи.
– Не указывайте мне, что делать, – огрызнулся Элиан.
Но вышел, вместе с Зи.
Я, недоуменно моргая, смотрела на Талиса, который, недоуменно моргая, смотрел на меня. Это что, семафор? Код? Я не могла расшифровать его.
– У тебя идет кровь.
Талис натянул кривую улыбку и что-то достал из кармана. Это была салфетка в маленьком пакетике. Он разорвал обертку и стер кровь от компрессионных повреждений, оставленных винтами «лимба».
– Антисептики, коагулянты, – пояснил он. – Всякая химия, ускоряющая заживление.
– Жжется.
Он шикнул на меня и сказал:
– Да. Знаю.
– Итак, опасность для меня минимальна?
Я не боялась. Хотя, пожалуй, следовало – моя база данных снабжала меня полным каталогом смертей ВЛ первой волны.
– В настоящий момент, – снова сказал Талис.
База данных согласилась: статистически, исторически, любое разрушение, если произойдет, то, скорее всего, позже. «Отслаивание». Интересно, что его вызывает?
Талис нахмурился, глядя на меня.
– Не беспокойся сейчас об этом.
Я повиновалась, причем с легкостью.
– Помоги мне спуститься, – попросила я. – Хочу все осмотреть.
За пределами серой комнаты мир сверкал красками, которые я только начинала различать. Информационные наложения казались бесконечными в своем богатстве. Это было…
Наверное, ослепительно. Даже коридор, который никогда не казался мне интересным, был переполнен информацией, сиянием виртуального света. Как рождественская елка.
Органический ум шептал о парче, украшенной цветами, о пунше с шампанским и камерах интервьюеров. Кошмар.
Ребра ощущали непривычное давление.
Когда я сделала следующий шаг, балансирующий комплекс, отвечающий за поддержание динамического равновесия, отказал. Я покачнулась и упала на четвереньки.
Талис присел рядом со мной:
– Голова кружится?
– Нет.
Это было не головокружение. Коленные чашечки сообщили о силе удара, существенной, но не приведшей к повреждению. Смешно подумать, что когда-то это было сообщением о боли. Я попыталась встать, но восстановить равновесие снова не вышло.
– Закрой глаза. – Голос Талиса был мягок.
Я повиновалась. Грета повиновалась. Что-то внутри меня было радо закрыть это «я».
– Вот так, – сказал Талис. – Если уменьшить количество стимулов, станет легче. Помни об этом. И не бойся.
– Я не боюсь.
– Держи глаза закрытыми и вставай.
Я встала.
– Теперь несколько шагов.
Я прошла несколько шагов.
– Почувствовала?
– Я – бегающая кукушка.
– Вот умница.
Я открыла глаза. Мы стояли у двери мизерикордии (от позднелатинского «misericors», что означает «исполненный сострадания»; существительное, «комната в монастыре, где действуют послабления монастырскому уставу» или «небольшой кинжал, которым наносят смертельный удар раненому противнику»). Там стояла Зи, прижавшись к Элиану. Он обнял ее одной рукой. Они смотрели на нас. И загораживали проход.
У Талиса расширились глаза. Он быстро подошел к ним и плечом отодвинул в сторону. В дверях он остановился.
База данных, перебиравшая список погибших виртуальных личностей, выдала мне человеческие имена двоих, которые выжили.
Майкл Талис.
И Амброз Девалера.
Талис посмотрел на лежащие на спине останки аббата и сказал:
– Вот как.
Я видела лимбическую реакцию
[23]
Талиса – частота сердечных сокращений возрастала, проводимость кожи увеличивалась. Я не понимала, почему он это допускает, и не могла сообразить, что это означало.
– Почему мне никто не напомнил?! – сказал он капризным тоном, словно речь шла о просроченной библиотечной книге.
– Он просил нас не напоминать, – сказал Элиан.
– Ага, и ты, конечно же, его послушался, – огрызнулся ВЛ. – Просто для разнообразия.
– Что будем делать?
Да Ся, как всегда, проявляла практичность. Аббат управлял обителью. Теперь он мертв. Он предполагал передать управление обителью мне, но я не готова была взвалить на себя эту работу. Во всяком случае, она казалась мне скучной.
– Хмм. – Лимбическая реакция Талиса ослабевала. – Я вызвал сюда Лебединых Всадников, забрать меня и Грету в Красные горы. Могу одного выделить.
Я оглянулась на аббата. Он лежал, как брошенная игрушка. Такая тонкая работа – грустно видеть сломанной столь искусно сделанную машину. У Талиса фиксировался прилив температуры, психогальваническая реакция – неужели? Неужели это горе?
– Кого-то… – Зи замялась, – из людей?
– Ну, как сказать, – ответил Талис, теребя ухо. – Более или менее.
Да Ся и Элиан посмотрели на меня.
– Грета, – окликнул Талис. – Тебе надо поспать.
Я глянула вверх, на гаснущее небо, и внутрь, на часы.
– Разве уже поздно?
– День был длинный, – протянул Элиан.
Моя база данных сравнила это растянутое произнесение с предыдущими примерами и обозначила как защитную реакцию / обиду / гнев, хотя я не очень поняла, почему он обижен / разгневан. Его подруга (Грета) испытывала боль и подвергалась опасности, но теперь-то все в порядке.
– Не слишком поздно, – уточнил Талис. – Но тем не менее.
– Хорошо. – Я повернулась и пошла к себе в келью.
– Сходите с ней, – тихо сказал Талис.
Ему никто не ответил.
– Один из вас. Мне не важно кто. Можете с ней не об щаться, но один из вас пусть находится при ней. Если начнет кричать, позовите меня.
Я помнила, как Грета размышляла, умеет ли Талис спать, а потом, нужен ли Талису сон. В дни, последовавшие за моей смертью, я узнала: сон нужен телу. Грете сейчас были необходимы долгие периоды сна, чтобы улеглась встряска, которую серая комната нанесла органическому мозгу. Механизм, используемый телом для такого восстановления, – это, конечно, сон.
Так что оно… она… Я. Я спала. Видя интенсивные, беспорядочные сны. В первую ночь, ближе к рассвету, снилась какая-то бессвязная версия истории с яблочным прессом, и я проснулась, хватая воздух ртом. А руку (я забыла сказать, чтобы ее срастили) пронзала боль.
