Неожиданно за столом с двумя пустыми стульями появилась молодая пара.
– Простите нас за опоздание, – прежде чем усадить жену, а потом и сесть самому, сказал молодой мужчина. – Мы сели на борт в Саутгемптоне и провели целый день в поисках пропавшего сундука.
Мужчина приветливо улыбнулся всем сидевшим за столом.
– А теперь позвольте представиться. Меня зовут Йозеф Рихтер, а это моя жена – Эмма.
Вера вежливо кивнула. Внешность молодого человека показалась ей знакомой: высокий лоб и римский нос, прямая осанка и изящные манеры. Как жаль, что она не расслышала его фамилии. Вера теперь внимательно прислушивалась к соседям по столу, которые по очереди представлялись этой привлекательной паре, – их имена она давно забыла.
– А я Вера Синклер, – с достоинством проговорила она.
Молодой человек уронил салфетку и уставился на нее в изумлении.
– А откуда вы родом, миссис Синклер? – резко, с напряжением в голосе спросил незнакомец.
– Я родилась в Нью-Йорке, но потом сто лет прожила в Париже, – удивленная его любопытством и тоном, ответила она.
Вере хотелось добавить что-то легкомысленное или остроумное о ее родине или о старении, но, увидев выражение лица незнакомца, она передумала.
– Я полагаю, вы знали моего отца Ласло Рихтера, он был родом из Будапешта? – изогнув брови, спросил молодой человек.
Так вот почему его лицо показалось ей знакомым! Он как две капли воды походил на своего отца. Конечно, она помнила Ласло. Он был одним из ее тринадцати любовников, и забыть его было невозможно. После него она долго не заводила романов.
Они познакомились в 1899 году в Швейцарии в «Грандотеле» городка Бад-Рагац. Вера со своей подругой Матильдой отправились туда на месяц, чтобы омолодиться на местных термальных водах, а Ласло, как она узнала позднее, лечился там от меланхолии. С густыми темными волосами и идеальным профилем, он в свои сорок лет был необычайно привлекателен – даже красивее своего сына, и Вере, хотя это давалось ей нелегко, нравилось вызывать на его лице улыбку. Вера и Ласло стали проводить вместе день за днем – подолгу гуляли на альпийских лугах, вместе ужинали, танцевали, а через неделю уже спали в одной постели.
Однажды утром в конце ее пребывания Вера проснулась в объятиях Ласло и увидела, что он плачет. «Вера, я не хочу с тобой расставаться», – рыдал он. А затем, признавшись, что женат, стал обещать, что оставит свою семью – жену и сына – и приедет к ней в Париж. И хотя во время их краткого романа Вера наслаждалась компанией Ласло (и даже призналась себе, что впервые ее любовный роман мог иметь серьезное продолжение), она – поскольку в историю был вовлечен ребенок – запретила себе даже думать об их совместном будущем. Сама Вера в детстве страдала из-за отсутствия родителей, а когда вышла замуж, обнаружила, что не может иметь детей. Нет, ни семью, ни детство его сына она разрушать не станет. Она попросила Ласло дать ей время подумать, а сама начала складывать чемоданы.
Не попрощавшись с Ласло, Вера покинула Бад-Рагац, поручив Матильде отдать Ласло прощальную записку. По пути домой она, глядя в окно вагона, сердилась на Ласло за то, что он скрыл от нее правду, но еще больше горевала о том, что их едва развившимся отношениям пришел конец. А потом месяц за месяцем по крайней мере раз в неделю она получала письма из Будапешта и сразу же отсылала их обратно – нераспечатанными. А когда следующей весной они неожиданно перестали приходить, Вера вздохнула с облегчением. И больше никогда она о нем не слышала.
– Да, я помню его! – Вера улыбнулась неожиданному совпадению.
Неужели перед ней тот самый сын Ласло, которого он упомянул двадцать лет назад в ее постели на модном швейцарском курорте?
– Такой элегантный мужчина. Он, кажется, был банкиром? А как он поживает? – любезным тоном спросила Вера.
– Мадам, мой отец давно умер. Разве вы не знали?
Молодой Рихтер произнес эти слова мрачно и твердо, но Вере показалось, что он вот-вот взорвется. Его жена Эмма, чуть приоткрыв рот, не отрывая взгляда от мужа, смотрела на него с удивлением.
– Когда я был еще ребенком, он покончил с собой. – Молодой человек, не сводя взгляда с Веры, замолчал, потом откашлялся. – Когда он умер, мать, просматривая его бумаги, нашла множество писем. Сотни страниц, адресованных некой мадам Вере Синклер, с улицы Дантона, в Париже.
И имя, и адрес молодой человек произнес так злобно, точно годами мучительно носил их во рту и теперь наконец выплюнул.
– Мать сказала мне, что отец умер от разбитого сердца.
– Милый! – прошептала Эмма, хватая мужа за руку и отводя взгляд от Веры. – Пожалуйста, не надо… Это совсем некстати…
Ласковым прикосновением она попыталась привлечь внимание мужа, но его взгляд был по-прежнему прикован к Вере. Сидевшие за столом пассажиры изумленно смотрели на Йозефа Рихтера и Веру и молча переводили взгляд с одного на другого. Пожилой мужчина, сделав глоток вина, уже было собрался вмешаться в их разговор, но передумал. Хотя Вера и Йозеф говорили негромко и вели себя достойно, атмосфера за их столом стала настолько напряженной, что люди за соседними столиками мгновенно заметили эту перемену и принялись задавать друг другу вопросы, на которые, разумеется, ни у кого не было ответов.
Осунувшееся лицо Веры побледнело. Ласло покончил с собой? Она закрыла глаза и застонала. Что же было в тех письмах? Ей хотелось сбежать из-за стола, остаться одной, но она заставила себя посмотреть сыну Ласло прямо в глаза.
– Если бы вы только знали, как горько мне слышать это, – проговорила она, изо всех сил стараясь не расплакаться, от напряжения ее голос прозвучал непривычно хрипло.
Ну что она могла сказать этому несчастному молодому человеку, чтобы облегчить его боль? Может быть, добрые слова о его отце? Нет, это будет вовсе некстати. И она решила просто покаяться.
– За свою жизнь я совершила много ошибок, – теребя жемчужное ожерелье, снова заговорила Вера. – Поступала опрометчиво и, несомненно, ранила других. Я надеюсь, что когда-нибудь вы меня все-таки простите.
Она встала из-за стола.
– Мои самые искренние соболезнования, – устало добавила Вера.
Йозеф Рихтер отвел взгляд – ему, видимо, и самому вдруг захотелось, чтобы она поскорее ушла.
Вера извинилась перед остальными соседями за столом и, пытаясь держаться как можно прямее, зашагала к выходу. Несмотря на многочисленные проделки и эскапады, ее никогда в жизни не оскорбляли публично, и она решила, что и сейчас будет держаться с достоинством. Соседи по столу провожали Веру молчаливыми взглядами, от которых веяло жаром, а пока она шла по комнате, в ее сторону отовсюду летели еще и другие, вопросительные, взгляды.
Ничего, все обойдется, вежливо улыбаясь любопытствующим пассажирам, думала Вера. Им и в голову не придет, что эта увядающая старушка способна устроить скандал. Все произошло настолько быстро – даже не успели подать первое блюдо, – что все наверняка подумают, будто эта бедняжка отправилась за забытой в каюте вставной челюстью, или за слуховым аппаратом, или еще за каким-нибудь старческим приспособлением. Едва сдерживая рыдания, Вера вышла в коридор.
