— Ты вовремя пришел! — воскликнула я, вскакивая ему навстречу. Я так быстро выхватила у него ношу и занялась поисками свободного места на столе, что почти не обратила внимания на него самого. Когда я наконец удостоила Мэттью взглядом, я невольно замерла от неожиданности. Он выглядел совсем по-другому. Теперь я видела это совершенно ясно.
— Холли, ты вдруг стала такой серьезной, — произнес Мэттью, показывая на мои новые очки, прежде чем поцеловать меня в губы, — прямо здесь и на виду у всех.
— Боже, Мэттью! Ты выглядишь великолепно. Но где твои очки? — последние слова я почти прошептала.
Он иронично улыбнулся, приподняв брови, и ответил:
— Контактные линзы.
— Контактные линзы? — переспросила я. Мои брови, похоже, твердо вознамерились заползти на затылок. — А куда делись очки имени Бадди Холли?
— Они совершенно вышли из моды.
— Ты что, шутишь? Контактные линзы — это глупость! — заявила я. — Линзы, которые нужно вставлять пальцами прямо в глаза? Кроме того, их придется снимать и промывать каждый вечер. Это все равно что завести себе домашнее животное!
— Тебе не нравится? — спросил Мэттью, отбрасывая волосы с лица, чтобы дать мне возможность получше себя рассмотреть. Я утонула в зелени его глаз.
Он выглядел очень экстравагантно. Я сказала, что мы с ним словно поменялись ролями с героями фильма «Бриолин», и я теперь щеголяю в очках, а он прекрасно выглядит в линзах. Мэттью засмеялся и спросил, действительно ли я считаю себя такой же крутой, как Джон Траволта?
— Можно нам начинать? — с притворной суровостью поинтересовалась Роксана. Она улыбнулась нам, и мы сели на свои места.
Бен неуверенно огляделся по сторонам и поднялся.
— Хорошо. Ладно. Я не собирался заниматься этим в одиночестве, поэтому попросил вас принести с собой кое-что для прочтения.
Он показал на стопку бумаг и книги, сложенные на столе.
После объяснения, как Иоанн Креститель, войдя в воду, ждал появления Иисуса, Бен открыл книгу в матерчатом переплете, «Великие диалоги Платона», и начал читать «слова мудрой женщины»:
«Вначале он всегда беден, и нет у него ничего, кроме нежности и красоты, и многие видят его таким; он жесток и грязен, и ноги его босы, и нет у него пристанища; ложится он отдохнуть на голой земле, под открытым небом, на улицах, под дверями домов… как и мать его, познал он горе… Он храбр, он деятелен, силен… он жаден до поиска мудрости, и поиски его не напрасны; он вечный философ, великий волшебник, исследователь, софист. По натуре своей он не смертен и не бессмертен, в один момент он живет и процветает, в другой момент он мертв и вскоре снова жив благодаря дару своего отца. Но все течет, и все меняется, и никогда он не нуждается, и никогда не знает достатка…»
Бен оторвался от книги и взглянул на нас.
— Мудрая женщина говорила не об Иисусе. Как записал Платон, она учила Сократа распознавать Любовь. Она объяснила, что Любовь есть проводник между смертными и бессмертными, посредник между богами и людьми, «тот, кто соединит в себе различное», чтобы стало оно «одним целым».
— Что же действительно произошло две тысячи лет тому назад? Я не знаю. Но Любовь, как сказала эта женщина, соединила меня с Небом. Я не могу ничего объяснить: Иисус для меня — такая же загадка, как и мое существование, как существование Макса. Я смотрю на Макса и думаю: кто может объяснить, что он сейчас чувствует, как понимает происходящее, что он видит, кем он станет? Я не понимаю Макса, но я все равно очень люблю его. Что бы мы ни называли Любовью, мы хотим, чтобы она сопровождала и оберегала Макса. Именно поэтому мы здесь собрались.
Алисия смотрела на моего брата с таким выражением на лице, что я невольно отодвинулась, не желая попадать в ту волну, которая покатилась от нее.
«Любовь и секс, — подумала я, взглянув на Мэттью. — То, что помогает преодолеть пропасть между ними».
Диотима потянулась за книгой «Анна из Грин Гэйблз».
— Мой вклад будет небольшим, — сказала она, раскрывая заложенную страницу и начиная читать: «Родственные души не настолько редки, как мне раньше казалось. И как прекрасно сознавать, что их так много в этом мире».
Следующим был Эд, который пристроил гитару на колене и достал из кармана листок бумаги.
— Это из стихотворения Сильвии Плат
[53]
, — пояснил он.
Как клоуну, веселее на руках,
Вверх ногами к звездам, луно-черепом…
С жабрами, как у рыбы. Здравым смыслом
Не воспринимая обычай младенца.
Катушкою намотанный в себе,
Тралящий свою темень по-совиному
[54]
.
— Сильвия Плат? Если не ошибаюсь, она засунула голову в духовку и отравилась газом, — вспомнила Роксана. — Или это была передозировка? Когда-то я помнила. А теперь… билирубин.
Эд неопределенно пожал плечами.
— Так или иначе, это сказано про Макса.
С вежливым поклоном Мэттью начал следующее выступление, решив прочитать, как он выразился, «немножко из поэзии Мэри Оливер».
Когда все кончится, я лишь хочу сказать:
Я нареченный, и весь мир в моих ладонях…
Когда Мэттью сел, я шепнула ему, что ожидала от него чего-то из английской поэзии. После Мэттью настала очередь Алисии, которая поднялась и продекламировала отрывок из «Воспитания уверенности в себе» Эмерсона. У меня было такое чувство, что она чересчур старается. Оставалось надеяться, что Глория Ньютон-Блю не вызовет полицию за шум и нарушение порядка.
— «Верь в себя! — взывала к нам Алисия. — Каждое сердце вибрирует, как натянутая стальная струна. Найди место в жизни, которое предназначено тебе провидением в обществе твоих сверстников, и не забывай учиться на прошлом. Великие люди, которые с детства отличались гениальностью, не забывали об этом, они изменяли само понятие вечности, понимали изменчивость мира и осознавали, что все в их руках, посвятив изменению мира свою жизнь».
— Может, ему суждено вырасти диктатором? — задумчиво предположила Роксана.
Не обращая внимания на ее слова, Алисия продолжала чтение. При этом она повысила голос, словно пыталась докричаться до всей аудитории, и отчаянно жестикулировала.
— «Непонимание — любимое оружие дураков! Что плохого в том, что тебя не понимают? Не понимали Пифагора, Сократа, Иисуса, Лютера, Коперника, Галилея и Ньютона, не понимали всех мудрых мира сего. Быть великим означает быть непонятым».
Роксана состроила гримасу.
— Извини, но… Я не хочу, чтобы Макс так страдал. Я хочу, чтобы его окружали добро и понимание.
