Эд беззвучно присвистнул и сказал:
— Несогласие масс.
— Отцепитесь от меня, — огрызнулась Алисия. Она захлопнула книгу и решительно произнесла: — Все, с меня хватит.
Возникло неловкое молчание. Я раздумывала, стоит ли мне попросить Алисию передать мне книгу, чтобы я могла зачитать еще несколько строк.
— Ты точно закончила? — неуверенно спросила Роксана. — Я не хочу говорить до тех пор, пока все не выскажут своих пожеланий.
— Твоя очередь, Роксана, — пробормотала Алисия. — Давай, не стесняйся.
Роксана обвела нас взглядом и, прочитав подтверждение в наших глазах, обратилась к моему брату:
— Во-первых, я хочу сказать Бену, что это было прекрасно. По велению сердца или по здравому размышлению, но сегодня ты сделал меня действительно счастливой. И все вы, ваши слова… Я очень благодарна вам. Даже тебе, Алисия, — добавила она, потянувшись, чтобы пожать Алисии руку. — Я действительно оценила твое выступление.
Алисия покачала головой, словно не веря, и неожиданно захихикала.
— Я хочу вспомнить строки из поэмы Риты Дав, — продолжила Роксана и начала читать по памяти:
Я слышу шум пауков и крыльев,
Что оживляет тишину склепов,
Разматывает каждый узел горя,
Затянутый с нашим упорством.
Она сглотнула и оглянулась на внука.
— Я молюсь, чтобы Макс никогда не просыпался от шума пауков и крыльев.
После этого Бен сказал несколько слов о воде, побеждающей огонь, и о духе, парящем над водами, и мы опустили голенького Макса, который вопил и брыкался, в чашу с водой. Бен смочил пальцы водой и нарисовал крест на лбу Макса, получив от малыша удар по рукам, сопровождавшийся очередным громким воплем.
— Теперь нам следует заключить договор о том, что, где бы мы ни были, мы всегда сохраним веру, любовь и доверие и передадим это Максу.
А потом мы пели — точнее, пели все, кроме меня, — песни «Криденс Клиэруотер Ревайвл», «Кросби», Стиллса, Нэша и Кэта Стивенса. А я все крепче и крепче сжимала подлокотники стула, чтобы удержать в себе свою агонию. Как они могут петь, если знают, что все уже никогда не будет, как прежде? Я уеду отсюда. Роксана покинет эту землю. Макс очень скоро подрастет. И даже если мы когда-нибудь возвратимся сюда, нам не вернуть этот момент.
Песня «Мертвый вторник» закончилась, но всем хотелось продолжения.
Ди предложила спеть «Слишком молодой, чтобы…», и мне это показалось жестоким намеком. Как я смогу, глядя на Роксану, петь: «Ты хочешь, чтобы они жили вечно, и знаешь, что они не смогут…»
Мой брат уставился на меня, пытаясь понять, что происходит в моей голове.
— Холли, а ведь ты еще не говорила, — словно прозрев, напомнил мне Бен.
— Как мы умудрились пропустить выступление Холли? — воскликнула Алисия.
— Холли, тебе нужно сказать! — поддержала ее Ди.
— Но я ничего не приготовила… — растерявшись, попыталась отказаться я.
— Холли, держи медвежонка. — Бен вытащил из чаши мокрого и счастливого крестника и протянул его мне. — Он поможет тебе почувствовать вдохновение.
— Это же не для печати, Холли, — подбодрил меня Эд.
Макс довольно брыкался, сидя у меня на руках. Скажи что-нибудь, что угодно. Семь лиц, полных ожидания — Бен, Алисия, Эд, Ди, Роксана, Мэттью и даже наш чудесный малыш, — все они ждали. Я тоже ждала, ждала, что мои мечты и все пережитые утраты перестанут разрывать меня изнутри. Когда я наконец открыла рот, чтобы заговорить, я внезапно разрыдалась.
— Я так рада, что мы встретились, — выпалила я. — То есть… все вы… ну просто… просто этот год был… я даже передать не могу… Ой, Макс, хватит! Отпусти мою сережку!
К счастью, Мэттью спас меня, заключив в объятия, а я смеялась и плакала, думая о том, как же хорошо, что меня спасли от меня же самой…
Глава 28
Сестры Фоссиль
Дежурная сестра всегда права. Уважайте ее мнение.
Оксфордский учебник клинической медицины
— Единственное, о чем я не перестаю жалеть, — это Гейб, — чуть позже сказала Роксана.
Мы были в ванной. Я прислонилась к раковине, ожидая, когда она закончит писать.
— То, как влюбилась в него?
— То, как украла его дочь, — ответила она, беря рулон туалетной бумаги, который я протянула ей. Посмотрев на оторванный клочок бумаги, Роксана заключила: — Я перестала быть забавной.
— А я думаю, что ты все еще забавляешь нас, — ответила я, наклоняясь, чтобы нажать на слив.
Роксана цеплялась за мое плечо, пока я ставила ее на ноги.
— Мне жаль, что твое путешествие вот так заканчивается, — сказала она, когда мы брели в сторону спальни.
«Мне самой жаль, что твое путешествие вот так заканчивается», — подумала я, помогая Роксане двигаться вперед и подталкивая за ней стойку с капельницей.
Я помогла ей лечь в постель, вспоминая свою маму в тот момент, который не возникал в памяти долгие годы. Это было летом 1983 года, когда мама только что вернулась домой после семестра. Мне девять лет, и я стою в дверях ее спальни, провозглашая, что она лучшая в мире мама. Почему-то мама вдруг очень разволновалась. Ей захотелось знать, буду ли я любить ее, если она внезапно останется без рук и ног.
— Да почему ты вообще такое спрашиваешь? — в ужасе воскликнула я.
— Потому что ты уж слишком мною гордишься, — ответила она.
— Конечно, я тобой горжусь. Ты будешь помогать людям! — сказала я, изображая бабушку.
— А если я не смогу сделать ничего полезного? Если у меня не будет рук и ног? — спросила мама.
— Я все равно буду любить тебя, — заявила я.
«Я все равно люблю тебя», — подумала я, подворачивая одеяло под исхудавшие ноги Роксаны. Каким-то образом она умудрилась улыбнуться мне так, что показалась куда красивее голубоглазой Шер. «Я все равно люблю тебя, мама, — добавила я мысленно. — Несмотря ни на что».
— Ты такая милая, Холли, — с благодарностью произнесла Роксана, закрывая глаза.
— Милая, как дьявол?
Роксана снова улыбнулась.
— Милая, как добрый, искренний дух. Милая во всех смыслах этого слова.
Я укутала белым покрывалом плечи Роксаны и опустилась на кровать рядом с ней, поверх одеяла, чтобы чувствовать ее близость.
— Иногда я оглядываюсь вокруг и не могу поверить, что все это произошло со мной, — мягко произнесла Роксана. — Дом выглядит прекрасно. Ди покупает для меня орхидеи. Ты приносишь мне книги в твердых обложках. И все это кажется ненастоящим. А потом у меня не хватает сил, чтобы поднять книгу, и Эд вынужден переворачивать для меня страницы. Или меня тошнит после трех ложек супа и самой малости фруктового салата… и я понимаю, что это все-таки реальность.
