— А как вы узнали друг друга, если раньше никогда не встречались? — спросила я.
— Мы оба должны были держать в руках по фрукту. Я принесла апельсин и стояла под часами, подбрасывая его в руке. Я пыталась казаться беззаботной и легкомысленной и, естественно, уронила апельсин, так что пришлось шарить по полу, пытаясь найти, куда он закатился. А как только я снова выпрямилась, увидела его — высокого, темноволосого, чисто выбритого, сходящего с эскалатора. Наши глаза встретились, и он помахал мне бананом.
Ди улыбнулась. Это история любви ее родителей, поняла я. Та тема, которую здесь лучше было бы не затрагивать. Хотя, с другой стороны, услышав новость о смерти отца, Ди приняла ее на удивление спокойно. Она даже не плакала, как будто в сообщении о смерти для нее не было ничего грустного. Интересно, это потому, что у молодой женщины есть дар видеть умерших людей живыми? Даже если Ди не может дотронуться до отца, для нее он, вероятно, сейчас ближе, чем когда-либо раньше. Слушая мать, Ди как ни в чем не бывало продолжала готовить. Я же продолжала есть, и не только из вежливости или смущения, вызванного тем, что меня угораздило притащить с собой продукты из «Сейфуэй». Еще несколько дней назад я не могла себе представить, что буду сидеть за этим столом и намазывать джем на привезенный с собой зачерствевший французский батон. Я хотела слушать истории и хотела быть частью общей радостной встречи.
— Мне все еще не верится, что вы дружили с моей матерью, — сказала Алисия.
— Ну, это было давно, милая, еще до того, как она сошла с ума, — ответила Роксана.
— Помнишь ту поездку в Большой Каньон? — вставила Ди, внезапно оживившись. — Тетя Мэдди тогда неплохо повеселилась.
— Боже, я никогда не забуду, как она села за руль и проехала насквозь лагерь виннебаго
[24]
. Она гоняла трейлер по их лагерю и при этом все время сигналила, — говорила Роксана, промокая выступившие от смеха слезы.
— А на нас дождем падали электроприборы, — добавила Алисия.
— Наверное, именно поэтому их не берут с собой в кемпинг, — сказала Ди.
— Мне на голову свалился тостер! — эхом откликнулась Алисия, и они все трое зашлись в истерическом смехе.
Я хихикнула, глядя, как они веселятся, и проверила салатницу, надеясь еще что-нибудь съесть. Нашлись два листика латука и кусочек бекона. Я наколола бекон на вилку.
— Боже, мы что, уже закончили? — Алисия наконец успокоилась, когда Ди встала и начала убирать со стола.
Свободной рукой она потянулась к салатнице, и я положила вилку на стол.
— В меня больше не помещается.
— Надеюсь, ты оставила место для бананового пирога с кремом? — спросила Ди.
— Бананового пирога с кремом? — словно пьяная, повторила я, чувствуя себя заторможенной. — Ого.
— Значит, это был плод любви или что-то иное? — поинтересовалась Алисия. Она отдыхала, облокотившись на муслиновую скатерть, закапанную маслом и усыпанную крошками.
Ди пустила воду в наполненную тарелками раковину и лишь после этого поняла, что вопрос адресован ей.
— Плод любви? — спросила она. — Этот обед? Или пирог?
— Этот ребенок! — Алисия показала на ее живот, обтянутый джинсами.
— Это плод совместной ошибки, — отрезала Роксана. Ее реплика заставила меня задуматься: а верит ли она вообще в любовь, если отзывается о ней с таким презрением? И неужели я всегда так осторожна лишь потому, что боюсь отказа?
— Если Ди сказала, что это любовь, значит, так и было, — возразила Алисия.
Мы смотрели, как Ди выключает воду и идет к холодильнику, чтобы достать банку растворимого кофе.
— Конечно, так и было, — просто сказала она.
— И что же такое любовь? — спросила я, и это прозвучало слегка неразборчиво из-за жирного послевкусия во рту. Я думала о Мэттью Холемби и о том, что Роксана посоветовала мне очки, как у Бадди Холли. Могу ли я пройти мимо любви, не разглядев ее? И как можно узнать о статистически выдающихся отношениях, если не заводить вообще никаких отношений? Интересно. Неужели я умудрилась принять нулевую гипотезу, даже не начиная исследований?
Диотима перестала отмерять ложечкой кофе в кофеварку.
— Согласно Платону, Любовь — это сын Зевса и Бедности, рожденный в один день с Афродитой. Именно поэтому Любовь всегда стремится к красоте и всегда остается силой, несмотря на пережитые лишения. Любовь не красива и не ужасна, это просто посредник между всем на свете. Любовь помогает смертным говорить с бессмертными.
— А кто отец? — не унималась Алисия.
— Винсент Ван Гог, — сказала Роксана.
— Мам! — попросила Ди, наливая воду в кофеварку.
— Его звали Винсент? — спросила Роксана.
— Да, — ответила Ди.
— И разве он не самопровозглашенный художник? — продолжала Роксана, показывая на картину, висящую на дальней стене, ту самую, где девочка едет на слоне с букетом воздушных шариков, растущих из хобота.
Ди вздохнула и захлопнула крышку кофеварки чуть резче, чем следовало бы.
— Ты прекрасно знаешь, что его зовут Винсент Оорспронг.
— Ну да. Винсент Маленький Член.
— «Оорспронг» значит «маленькая весна»! — закричала Ди.
— Я перепутала, — с притворной виноватостью признала Роксана. — Кстати, хочу тебе сказать… Я не знала, что Ван Гог датчанин. Всегда думала, что он из Орли.
Она посмотрела на меня и подмигнула.
Пока кофеварка фильтровала кофе, я наблюдала за Ди, взбивающей крем для бананового пирога: меренгу из яичных белков, ванили, сливок, щепотки соли и чашки сахара. Поскольку электрический миксер был сломан, Ди старалась как могла, вручную взбивая липкую массу в облако пены.
— Насчет нашей семьи, — сказала Алисия со своего места за столом. Она, как и Роксана, мало интересовалась процессом приготовления пирога. — У нас есть семейная история о том, кто смешно танцевал?
— Я могу вспомнить только Гейба. У него абсолютно отсутствовало чувство ритма. Он был ужасным танцором. И вообще, он был хоть и ненамного, но хуже твоей матери.
— А он когда-нибудь начинал танцевать неосознанно?
— Да уж, эти движения осознанными не назовешь, — сказала Роксана. — Ты точно не из семьи танцоров, милая.
Диотима подняла взгляд от предмета своих бешеных усилий.
— Кое-кто из нас танцует. И даже бальные танцы.
— Это ты взяла от меня, детка, — довольно усмехнувшись, заметила Роксана.
До тех пор пока Алисия не упомянула о танцах, я совсем забыла о ее страхе перед хореей Хантингтона, которой может болеть ее мать. Теперь я была готова вернуться хоть к бальным танцам, хоть к Винсенту Оорспронгу.
