— Разве бал не в следующую субботу?
— Но книга выйдет только через несколько месяцев. Ее еще нужно отредактировать и, разумеется, закончить. У меня уйма времени… некуда спешить.
Дотти выпрямилась во весь свой миниатюрный рост. История тянулась уже слишком долго. Уайет, возможно, умен — на свой лад, но иногда нужно напоминать ему простые истины.
— Ты должен поступить честно. Ради ее блага — и своего собственного. Я вижу, как ты смотришь на Люси, когда вы вместе. Она необыкновенная девушка, Уайет. И какая разница, что она не… — Дотти понизила голос, — …не нашего круга. Мне все равно. И тебе должно быть все равно. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Честное слово, Люси благороднее этих… бабочек-однодневок, с которыми ты встречался.
Уайет взглянул на мать так, словно она объявила о вступлении в цирковую труппу.
— Я, конечно, очень привязался к Люси, но…
Дотти вздохнула.
— Ты обманываешь себя, милый.
Глава 27
Из заметок к книге Уайета:
“Поскольку самцы гвинейского шалашника не отличаются красивой внешностью, они компенсируют этот недостаток, строя замысловатые, похожие на беседки, гнезда, чтобы привлекать потенциальных партнерш. Они украшают гнезда разноцветными перьями и пухом своих сородичей, райских птиц. Впечатляющее жилище в брачных вопросах оказывается полезнее ловкой свахи”.
Люси робко внесла свое творение в гостиную Элоизы, где на кушетке сидел Уайет.
— Поверить не могу, что приходится просить тебя об этом — но, пожалуйста, отнесись критически.
Платье получилось именно таким, как она и представляла, благодаря аккуратной работе Дорин. Люси решила, что оно идеально подойдет для бала, тема которого — “Фауна и мода”. Величественное, но не слишком пышное. Люси ощутила гордость при мысли о том, что создала его своими руками. Tout le monde
[16]
— благодаря Уайету она даже начала думать по-французски — увидят это платье на балу в следующую субботу.
Уайет перевел взгляд на Люси.
— Прекрасно, — сказал он. — Поверить не могу, что ты его сшила. Ты…
Она прервала его, слегка вскрикнув от радости. Впервые за неделю Люси расслабилась. Платье было готово. Она тоже.
— Послушай, — продолжил Уайет и слегка заерзал. — Я хотел кое о чем с тобой поговорить.
— Подожди минутку… — Люси бросилась в спальню, схватила со столика конверт, вернулась обратно и помахала им перед Уайетом. — Пока я не забыла. Здесь деньги, мой первый гонорар. Либет и Анна заказали мне платья после съемок для “Таунхауса”. Дорин говорит, что закончит через неделю или две. Я тщательно записывала, сколько должна тебе, Уайет. И это только начало…
Уайет поглядел на конверт.
— Я не возьму.
Люси ожидала сопротивления.
— Разумеется, возьмешь. Ты — мой первый спонсор, и все это стало возможным благодаря тебе. Я знаю, ты ненавидишь сантименты… но ты дал мне то, что не измеряется деньгами. Ты изменил мою жизнь.
Уайет неловко покрутил в руках конверт.
— Ты справилась сама…
— Мы оба. Мы работали как одна команда, — Люси улыбнулась. — Так о чем ты хотел поговорить?
— Так, пустяки. Ничего важного.
Элоиза в последний раз посмотрелась в зеркало в ванной у Трипа, а потом взяла сумочку и сбежала по лестнице к будущему жениху, который ожидал в машине.
А как же иначе? Элоиза не смела надеяться, но, честное слово, Трип не оставил ей иного выбора, кроме как ожидать предложения. Для начала он заявил, что заказал столик в “секретном месте” и что Элоизу привезут туда с завязанными глазами. На прошлой неделе она случайно услышала, как он говорит по телефону о некоем важном “обязательстве” и о том, что он наконец готов “сделать шаг”. Элоиза стояла под дверью кабинета, не в силах отойти, и отчетливо услышала, как ее возлюбленный — будущий жених — сказал, что “думал об этом уже давно, но наконец время пришло”. После последней ссоры нужно быть полным негодяем, чтобы вновь ее разочаровать.
Элоиза поправила платье — бело-коричневое, узкое, без бретелек. В сочетании с кашемировым кардиганом и простой сумочкой, оно выглядело скромно и сексуально — именно то, в чем она нуждалась сегодня вечером.
У нее зазвонил мобильный.
— Милый? — спросила Элоиза. — Я уже иду.
Когда она вышла из дому, Трип стоял возле “мерседеса”, держа в руках букет алых роз и золотисто-синий шарф.
— Не подглядывай, — сказал он, целуя Элоизу на удивление вяло, а затем завязал ей глаза.
Элоиза, с бьющимся сердцем, на ощупь забралась в машину.
— Привет, Рауль, — хихикнула она, наугад помахав рукой.
— Здравствуйте, мисс Карлтон, — ответил шофер. — Отлично выглядите.
Поездка заняла больше времени, чем предполагала Элоиза. Может быть, из-за повязки, или из-за волнения, или из-за непривычного молчания Трипа, сидевшего рядом. Десять минут как будто растянулись на час. Наконец Рауль остановился, и Элоиза поняла, что он паркуется.
— Мы приехали? — спросила она.
— Приехали, детка, — ответил Трип, беря ее за обе руки. — Ты сможешь подождать еще минутку?
Она кивнула, улыбаясь, и Трип вылез из машины. Через мгновение открылась дверца с ее стороны, и Трип снова взял Элоизу за руку, помогая выйти.
— Где мы? — прощебетала она, наслаждаясь каждой секундой, пока Трип вел ее вперед. Она слышала, как под ногами хрустит гравий, потом повязка упала…
— Сюрприз! — крикнул Трип.
Они стояли на причале в Верхнем Вест-Сайде. Элоиза знала эти места, потому что жила здесь в юности.
— Мы будем кататься на лодке? — спросила она. Ночь идеально подходила для того, чтобы сделать предложение на реке Гудзон, на фоне оранжевого заката.
— И не раз, — ответил Трип. Он указал на синюю яхту, стоявшую у причала. На корме, на красном шесте, висел огромный американский флаг, на борту сине-золотыми буквами значилось “Элоиза”.
— Вот она, — сказал Трип. — “Хинкли 38”. Летом можем погонять в Нантакете.
Элоиза разглядывала яхту, которая носила ее имя.
— Это и есть сюрприз? — спросила она, ощутив приступ дурноты.
Трип, который смотрел на возлюбленную с надеждой и предвкушением, вдруг осознал ошибку. Лицо у него вытянулось.
— Детка, я не забыл о нашем разговоре. Честное слово. Просто мне нужно еще немного времени. Я думал, ты порадуешься… Эл, тебе нехорошо?
— Ты не собирался сегодня делать предложение? — спросила она.
— Эл, радость моя, мы ведь об этом говорили, — Трип захлопнул дверцу машины, чтобы Рауль, который смотрел на них с сиденья, ничего не услышал.
