– Угу… – Гудвин как будто не слушал. О чем-то своем думал. – А сын фотографа что, подозрительный?
– Не так, чтоб очень… У него на первый взгляд нет мотивов, но я еще не копал глубоко.
– А у близнецов есть? Хотя бы у одного?
– Тоже вроде нет.
– Эх, не хотел бы я работать опером. И нафига ты ушел из адвокатов дьявола?
– Совесть позвала. Или уволила. А вот что ты делаешь в прозекторской? Я же слышал о том, что у тебя докторская степень по криминалистике и кандидатская по… чему там? Забыл я!
– По биологии.
– Вот! – Андрей щелкнул пальцами. – Ты мог бы найти применение своим знаниям в том месте, где хорошо за них платят. И я не сомневаюсь, что тебе предлагали более заманчивые варианты.
– А как же! В свое время даже в закрытый институт генетики при первом президенте РФ Ельцине не пошел работать. Но тут немного другая ситуация.
– Поясни.
– Мне пришлось бы уйти, а тебе всего лишь остаться. Оставаться легче, чем уходить. Мне, по крайней мере. Поэтому я тридцать лет живу с одной супругой. А кто-то от одной бабы к другой бегает.
– Ты с ней живешь столько, потому что любишь, – фыркнул Бах. – Как и свою работу.
– Люся без меня пропадет. А на работе все встанет. Потому что я незаменимый человек. – И, хитро прищурившись, спросил: – Ведь так?
– Когда Сталин говорил «незаменимых людей не бывает», то был не прав, – в тон ему ответил Андрей. – Есть такой человек. Ты!
– Хороший мальчик, – погладил его по голове Гудвин. – И кофе у тебя замечательный, спасибо.
Он встал. Втянув живот, застегнул пуговицу.
– Пойду, поколдую в своем Изумрудном городе. Отчет завтра пришлю. Если что-то из ряда вон найду, позвоню.
И, помахав Баху пухлой ручкой, удалился.
Но на смену Гудвину тут же явился стажер Сеня. Поведя своим конопатым носом, мечтательно выдохнул:
– Кофейку бы сейчас.
– На! – Бах отдал парню свою чашку.
– Вот спасибо. Золотой вы человек, Андрей Геннадьевич.
– Дело принес?
– Архив не работает сегодня.
– Тогда где ты шлялся столько времени?
– Добывал информацию, – важно изрек Сеня и уселся пить кофе, придвинув к себе тарелку с пряниками. Он был не просто любителем пряников – фанатом. Андрей не сомневался, что стажер слопает сейчас все полкило.
– Какую?
– Вас интересующую. То есть звонил в роддом, где рожала Дора Эленберг.
– И?
– Не добыл, – сразу сник стажер. – Сказали, завтра приезжайте. Сегодня никого нет, кто может помочь. Воскресенье.
– Тьфу ты. Никто сегодня, похоже, кроме нас, не работает.
– Кстати, зачем вам дело давно минувших дней? Тем более быстро закрытое как несчастный случай. – Это он говорил о деле Берковичей, умерших, по словам Симоны, от отравления какими-то африканскими семенами.
– Да настораживает меня что-то в Берковичах. – Не в первый раз за сутки произнес эту фразу Бах. – Только не пойму что. Хочу проверить, правдивую ли историю рассказала мне дочь покойных.
– Ее телефон до сих пор не отвечает?
Бах покачал головой.
– Андрей Геннадьевич, позволите совет?
– Ой ты, батюшки, какие церемонии, – хохотнул Бах. – Валяй, позволяю.
– Если Берковичи правда траванулись какой-то экзотической дрянью, об этом Гудвин должен знать. Наверняка он вскрытие делал. Он же все интересные случаи себе забирает.
– Точно!
– Я молодец? – расплылся в гордой улыбке Сеня.
– Ты молодец!
Похвалив стажера, Андрей покинул кабинет. Звонить Гудвину бесполезно, он работает, поэтому придется-таки спускаться в «Изумрудный город».
Зайдя в лабораторию, Бах крикнул:
– Гудвин, можешь выйти на минутку?
– Композитор, ты?
– Я.
– Соскучился?
– Спросить кое о чем хочу.
– Заходи.
– Ты там над трупом колдуешь?
– А как же! Это моя работа. Как раз произвел разрез брюшной полости…
– Не горю желанием это видеть. Уволь меня, пожалуйста.
– Или ты заходишь ко мне, или уматываешь.
Выругавшись сквозь зубы, Андрей направился в прозекторскую.
Гудвин стоял возле пустого стола и широко улыбался.
– Видел бы ты свою рожу, – довольно проговорил он. – На ней и решимость, и страх, и брезгливость, и даже ненависть.
– Я тебя ненавижу, Гудвин.
– Ко мне все спокойно заходят, кроме тебя. Вот решил приколоться. – Он указал на стул, стоящий возле холодильников. – Присаживайся.
– Может, все-таки выйдем? Холодно у тебя тут.
– Я тебя согрею. – С этими словами Гудвин достал из шкафчика пузырек с бесцветной жидкостью.
Андрей понял, что ему предлагают спирт.
– Спасибо, дорогой, но мне еще за руль.
– Ты мент. Можешь и бухой ездить.
– Могу, но не хочу.
– Зануда, – покачал головой Гудвин и вернул спирт на полку несгораемого шкафа. – Пошли в приемный покой. Чаем напою. Не элитным, правда. Обычным.
– Да я на минутку, не беспокойся.
– Тогда давай покурим.
Бах чуть не запрыгал от радости. Сам не курил. И табачный дым не любил, но готов был его нюхать, лишь бы покинуть «Изумрудный город».
Они вышли на улицу. Гудвин сунул в рот сигарету, прикурил. С наслаждением затянувшись, спросил:
– Чего хотел?
– Ты ведь тридцать лет тут работаешь?
– Тридцать два, – уточнил Гудвин.
– Значит, можешь помнить один случай… Муж с женой умерли от отравления каким-то диковинным растением.
– Когда это было?
– Двадцать два года назад.
– Давно…
– Понимаю. Но это особый случай. Муж был ботаником и таскал домой всякие семена. Жена перепутала их с приправой, добавила в еду. Они покушали и… умерли! Потому что спасти их мог…
– Только африканский шаман, – закончил за него Гудвин. – Я вспомнил!
– Аллилуйя!
– Я тогда на места преступлений выезжал. Нас бригада «Скорой помощи» вызвала. Приехали, я обалдел. Два трупа в таких позах… Никогда не видел подобного! Их скрутило так, что я подумал, все кости переломаны. Но нет, это яд так действовал…
– Значит, все верно, не обманула меня Симона.
