Соседка тем временем полностью взяла на себя всю заботу о моем пропитании. Заметив, что на тарелке освободилось место, она проводила меня до буфета, и там, под ее неослабным наблюдением, я выбрал сыр. Когда я положил себе большой треугольник ливаро, мадам неодобрительно поцокала языком и заменила его на очень большой кусок, предварительно потыкав в него пальцем, чтобы определить зрелость.
Ливаро никак нельзя назвать скромным сыром. Он немедленно заявляет о своем присутствии пронзительным терпким ароматом. Это плотный, мягкий и в то же время упругий сыр, очень питательный (45 процентов жирности) и восхитительно вкусный – прямая противоположность тому переваренному, прессованному творогу, который иногда выдают за сыр в Англии. Пока я его ел, мадам не сводила с меня глаз и с довольным видом кивала. Вместе с ливаро закончились и мои силы. На лбу выступил пот, а сердце стало биться с перебоями. Но соседка еще не закончила мое обучение.
– Bien
[87]
, – сказала она. – А теперь надо выпить глоточек кальвадоса, чтобы помочь пищеварению.
Садлер, чей радар всегда настроен на определенные раздражители, тут же услыхал магическое слово и заявил, что его пищеварению глоточек кальвадоса на ночь тоже не помешает. А кроме того, как он справедливо заметил, этот напиток изобретен нормандцами, и хотя бы из благодарности к гостеприимным хозяевам мы должны последовать совету мадам.
Что мы и сделали чуть позже на кухне одного из членов оргкомитета ярмарки. Он выставил на стол домашний кальвадос в темной бутылке без всяких опознавательных знаков. Напиток оказался таким крепким, что на глазах выступили слезы, но при этом у него был мягкий, округлый вкус, и он моментально согревал желудок. В Нормандии этот эффект называется «солнце внутри». Той ночью я спал как бревно.
Жизнь полна сюрпризов, и иногда они бывают даже приятными. После всех излишеств предыдущего дня мы с Садлером (он в особенности), несомненно, заслуживали самого тяжелого похмелья, но, как ни странно, проснулись утром отлично отдохнувшими, свежими и готовыми к новым подвигам, сыру и кальвадосу. Мы вышли из гостиницы и отправились на поиски кофе.
Было только десять утра, но по всей главной улице уже стояли жаровни, а возле них на крючках висели длинные ожерелья сосисок кроваво-красного цвета. Все собачье население Ливаро бродило тут же, напустив на себя невинный вид и терпеливо дожидаясь момента, когда хозяин жаровни опрометчиво повернется к ним спиной. Тут же мы обнаружили несколько грузовиков, временно превращенных в рестораны: бортики откинуты и в кузове оборудован небольшой бар, несколько зонтиков, столиков и стульев расставлены рядом, а из крошечных кухонек плывут соблазнительные запахи. Садлер взглянул на часы, с сожалением признал, что для ланча еще рановато, а потом вдруг остановился так резко, что на груди подскочила медаль.
– Ты видишь то, что вижу я? – спросил он меня, не сводя глаз с противоположной стороны площади Пастер.
Там на небольшом помосте стояло несколько бочек, а над ними красовалась вывеска с роковыми словами: Dégustation. Cidre et Calvados. Возле бочек слонялось несколько мужчин с ярко окрашенными носами и с дегустационными стаканчиками в руках.
– Это ведь просто яблочный сок, – взмолился Садлер. – И всегда можно сплюнуть, если не хочешь пить.
Я посмотрел на Лулу, и она с улыбкой кивнула. Ну что тут поделаешь?
Чуть позже мне пришлось признать, что середина утра – самое подходящее время для дегустации. Завтрак остался в далеком прошлом, а до ланча еще далеко, глаза ясные, нёбо еще чистое, вкусовые рецепторы в боевой готовности. Мы встали в очередь к барной стойке и заспорили о том, в чем больше витаминов – в сидре или кальвадосе. Выходило, что придется пробовать и то и другое. Сидр не принадлежит к числу моих любимых напитков, но у того, что мы дегустировали, был яркий и свежий фруктовый вкус, и я пил его с удовольствием. Нам рассказали, что местные свиньи и лошади нередко пьянеют, наевшись яблок-паданцев, в которых уже начался процесс ферментации. А известный в округе хряк-алкоголик по имени Гастон, le picoleur
[88]
, специально ходит по фруктовым садам и раскачивает деревья, чтобы яблоки поскорее падали на землю. Покончив с сидром, мы перешли к тому, что наш новый друг за стойкой бара назвал «причиной, ради которой Бог создал яблоки». По стаканчикам был разлит кальвадос разных возрастов – от jeune homme до grand-père. Мы нюхали его, потом осторожно брали в рот и, признаюсь, глотали, а не сплевывали. Алкоголь крепостью восемьдесят четыре градуса, несмотря на ранний час, пился удивительно легко. Возможно, оттого, что съеденный вчера сыр еще покрывал мои внутренности защитным слоем. Мы решили, что надо купить по паре бутылок и отвезти их домой для дальнейшего изучения, а потом мудрая Лулу предложила выпить кофе.
В кафе мы прибыли под музыкальное сопровождение: официальный оркестр ярмарки как раз проходил по главной улице, играя очень недурной джаз. Впереди вышагивал chef d’orchestre — крупный мужчина, исполняющий импровизации на трубе с виртуозностью Майлза Дэвиса.
На небольшой площади оркестр остановился и, видимо, для разнообразия решил побаловать публику чем-то совсем непохожим на джаз. Я не поверил своим ушам, когда уловил первые такты нашего знаменитого марша «Типперэри» – уж его-то я никак не ожидал услышать во французской глубинке. Правда, исполнение носило явно французский характер и сильно отличалось от того, чему я внимал с детства, а аранжировка с тонкими орнаментами импровизаций скорее напоминала нью-орлеанский джаз, чем старый солдатский марш. Однако публике исполнение очень понравилось, она потребовала повторения, и мы еще не один раз прослушали «Типперэри».
Прямо напротив кафе шла распродажа сыров, и Садлер быстренько сбегал туда, чтобы было с чем возвращаться в Париж. Вернувшись в кафе, он задумался. Вид длиннущего прилавка, заваленного кругами ливаро, напомнил ему о сегодняшнем соревновании. Интересно, каким образом участники готовятся к подобному испытанию?
Мы представили себе месяцы борьбы, жертв и строжайшего режима, необходимые для того, чтобы к началу состязания едок находился на пике формы. Как они этого добиваются? Постятся? Занимаются особой гимнастикой? Бегают трусцой? Медитируют? Очищают кишечник? Делают массаж желудка? Или, по предположению Лулу, применяют самый французский из всех методов подготовки – слегка перекусывают?
В три часа дня на эстраде, где накануне чествовали моего друга, уже стоял длинный стол. На разогреве у взрослых едоков выступали малолетние гурманы. Их разбили на команды по двое: один игрок сидел на стуле («едок»), другой стоял у него за спиной («кормилец»). Стоящий должен был с ложечки кормить йогуртом своего сидящего товарища. Вроде бы все просто, но на голову «кормильца» был надет черный плотный мешок, поэтому находить рот «едока» ему приходилось на ощупь или на удачу. Аниматор, молодой человек с микрофоном, исполнял роль рефери, демонстрируя при этом удивительное свойство безостановочно тараторить и, кроме того, незаурядные акробатические способности, позволяющие ему вовремя увертываться от пролетающей мимо порции йогурта. Через десять минут все дети и стол были покрыты толстым слоем белой массы. Зрители решили, что соревнования прошли на редкость удачно.
