– Ты его знаешь?
Бледная как мел, девушка кивнула.
– Это нотариус Пане. На этой неделе он несколько раз приходил к отцу.
– Изабель, если тебе не хочется, чтобы нас видели вместе…
– Нет, Алекс, меня это совсем не смущает, и ты должен об этом знать, – резко оборвала она. – Но я все равно беспокоюсь…
– Думаешь, он пойдет и расскажет отцу?
– Отец о нас знает. Но мать… Боюсь, она не смирится так легко. Однако, зная мсье Пане, не думаю, что он помчится докладывать моим родителям, что видел нас вместе. По меньшей мере я на это надеюсь.
Она прикусила губу. Рука шевельнулась у нее под накидкой, напомнив, о чем она хотела попросить Александера. Не сказать, чтобы она по-настоящему этого хотела, однако это был единственный способ сохранить целомудрие.
– Алекс, думаю… нам надо чуть реже видеться.
«Так я и знал!» – подумал он с горечью.
– Это будет разумнее… в настоящее время.
– Ну конечно… – пробормотал он, отстраняясь.
Она схватила его за ворот куртки. Выражение лица у Изабель было печальное, она часто-часто дышала. Казалось, девушка хотела что-то добавить, но так и не решилась. Он взял ее за руки.
– Я понимаю.
Издалека донесся залп – солдаты упражнялись в стрельбе из своих Brown Bess. Изабель вздрогнула и закрыла глаза.
– Алекс, только не думай, что я не хочу тебя видеть. Дело в том…
Ну разве может она сказать, что боится уступить его ласкам, наслаждению, которое они порождают? Что боится силы своей любви? Проклиная себя in petto
[147]
, Изабель стиснула зубы. И зачем только она заговорила об этом сегодня? Сопутствующая моменту магия рассеялась, и сердце сжалось от страха. А если Александер найдет более доступную женщину, которая согласится дать ему то, в чем она, Изабель, ему отказывает? Он ведь молодой здоровый мужчина, а в Квебеке так много одиноких женщин… Ей вдруг захотелось все исправить, сказать, что она передумала, но страх перед божественным гневом в очередной раз возобладал над желаниями, и она промолчала. Тот, кто любит, поймет…
Александер отпустил ее пальчики и сунул руки под мышки, чтобы согреться. Он почувствовал смятение Изабель и объяснил его для себя просто: она ищет слова, чтобы сказать то, что он опасался услышать уже много недель. Но девушка молчала.
– Ладно, – пробормотал он, – буду ждать, когда ты дашь мне знать.
На душе почему-то стало легче. После кратких объятий с Эмили мечты об Изабель стали для него навязчивой идеей, он просто умирал от желания обладать ею. Что, если в решающий момент он не сможет сдержаться? Внизу живота заныло, и он отвернулся, чтобы скрыть смущение. Нет, Изабель не из тех женщин, которые отдаются после одного страстного поцелуя… Да, она затрепетала от удовольствия, когда он осмелился выйти за рамки приличия, но тут же напряглась от страха. Ему надо сдерживаться. Нельзя, чтобы Изабель скомпрометировала себя… с британским солдатом!
– Я иду к Женевьеве Гюйон, у нее сейчас живет моя невестка, – нерешительно начала Изабель. – Наша Франсуаза ждет ребенка и не совсем здорова. Я пообещала прийти присмотреть за ее младшим, Люком. У него как раз режутся зубки, он все время капризничает и плачет. Может… ты меня проводишь? Если, конечно, ты не занят…
– После полудня я работаю в кухне, но у меня еще есть немного времени.
Он заставил себя улыбнуться и согнулся перед девушкой в поклоне.
* * *
Январь принес с собой метели и гололедицу. По дорогам, идущим под уклон, перестали ездить повозки. Чтобы благополучно спуститься, да еще с заряженными ружьями, английским солдатам приходилось ехать вниз на «мягком месте» на потеху горожанам. Шотландцам с их килтами приходилось горше всех: выражение «стереть ноги в кровь» приобрело для них буквальное значение.
Британская армия провела несколько атак на французские посты, но особых успехов не добилась. Генерал Леви избрал партизанскую тактику ведения войны: ополченцы и солдаты регулярной канадской армии нападали на англичан, покидавших стены Квебека. С февраля бои участились, и Александер принял участие в нескольких карательных вылазках. Некоторые его товарищи в город так и не вернулись.
Март начался с нападения английского отряда на французский наблюдательный пост в Сен-Огюстене. В расположение британцев было доставлено восемьдесят пленных. Допросив их, английское командование пришло к выводу, что армия защитников Квебека насчитывает семь тысяч человек – солдат регулярной армии, ополченцев и индейцев.
В Пепельную среду
[148]
прихожане собрались в храме послушать проповедь отца Реше. До Изабель его слова доносились словно бы сквозь густой туман. Она машинально повторяла движения окружающих – преклоняла колени, вставала, садилась на скамью. Церковь была наполнена сероватым светом, сильно пахло ладаном. Справа от девушки сидела мать, слева беспокойно ерзал Ти-Поль. Отец не нашел в себе сил сопровождать их, и без него скамья, которую обычно занимала семья, казалась до странности пустой: Шарль-Юбер никогда не пропускал службу в церкви.
Изабель неотрывно смотрела на обезглавленную статую Богородицы, склоненную над множеством лампад, и до нее доносились лишь отдельные слова: «грех», «Мари-Луизон», «дитя», «еретики»… Наконец она перевела взгляд на мечущего гром и молнии священника. «Англичане попирают невинность наших заблудших белых агниц!»
Отец Реше призвал прихожан любыми способами спасать «наших юных девственниц от ненасытных псов в красных куртках, которых нам навязывает король-еретик». С высоты кафедры было названо имя Мари-Луизон Герен, одной из этих «заблудших овечек», которой выпало несчастье стать козлом отпущения. «Она совершила страшный плотский грех, и ребенок, которого она носит, – отравленный плод! Но есть и другие грешницы, и их надо изобличить, положив тем самым конец проискам сатаны!» Изабель невольно вздрогнула. Ее снедало желание исповедаться в прегрешении, которого она еще не совершила.
С того дня, когда она сказала Александеру, что им надо реже встречаться, они виделись всего семь раз. Она думала, что это охладит их чувства, но все вышло наоборот – каждое свидание воспламеняло их все сильнее. Александер старался сдерживаться, но хватало мимолетного прикосновения, выразительного взгляда, чтобы их тела переплелись, а губы слились в поцелуе.
– Отче, простите, я согрешила, – прошептала Изабель, не открывая глаз.
В исповедальне было темно, и это действовало успокаивающе. И все же девушка старалась избегать пристального взгляда отца Бодуана, находившегося по ту сторону перегородки с решетчатым оконцем.
– Слушаю вас, дитя мое!
– Но только в мыслях, отче! – поспешила добавить Изабель.
