Худые пальцы друга стиснули ему руку, отвлекая от мрачных размышлений. Александер посмотрел на старика.
– Алас…дар, послушай, – прошептал священник, – ты должен выйти… выйти из этой тюрьмы. Ты должен жить…
– Но…
– Не перебивай, дай мне договорить… Мне совсем недолго… осталось. Скоро я умру. Я уже чувствую, как стынет кровь в жилах… Мысли путаются… Я… Я кое-что придумал. Способ не из приятных, но это… единственное, что может сработать. Когда услышишь… что идут за трупами… спрячься в куче мертвых тел!
Глаза Александера расширились от ужаса, сердце тоскливо сжалось, но О’Ши не отпускал его руку, словно желая подбодрить и успокоить.
– Я буду рядом, Аласдар! Я не дам твоей душе пропасть! Я наблюдал за ними. Эти люди даже не удосуживаются проверить, живых выносят или мертвых. Солдаты подталкивают бедолаг… штыками в спину, да они и сами спешат покончить со своей… поганой работой… Немного везения, и ты окажешься… на свободе!
– Я не смогу! Не смогу залезть в кучу гнилых трупов!
– Omen nominis…
[31]
Ты носишь имя великого воина, Аласдар! Александр Великий не раз… бросал вызов судьбе и никогда… не отступал перед трудностями. А MacDhomhnuill по-гэльски означает «повелитель мира», верно? Это твой единственный… шанс. Зима только началась. Здесь ты умрешь, как жалкий пес. Беги! Вдохни снова… воздух свободы… ради меня… Если Господь… решит тебя забрать, пусть лучше это случится… под звездами…
– Под звездами… – шепотом повторил Александер.
Он так давно их не видел…
– Libera me, Domine, de morte aeterna, in die illa tremend!
[32]
– едва слышно прошептал Дэниел О’Ши.
Он произнес эти слова на рассвете, а потом скончался у Александера на руках. Мальчик тихо заплакал. Друг и наставник, человек, благодаря которому он снова стал хоть немного себя уважать, покинул его навсегда. Неужели он, Александер, его подведет? Он посмотрел на гору трупов, на которой лежал священник. Соседи по камере уже успели снять с умершего грязную рубашку, так что теперь его обнаженное, ужасающе худое тело было выставлено на всеобщее обозрение. Но на нового покойника никто, кроме Александера, не обращал внимания – это зрелище давно стало привычным.
Мальчик долго размышлял о том, что ему предстояло совершить. День медленно клонился к вечеру. При малейшем шуме за дверью у него начинало сильнее стучать сердце и он прижимал руку к груди, чтобы успокоиться. В тюрьме его ожидает верная смерть, но в куче трупов так противно ползают черви! И если хитрость не удастся, он точно попадет в руки палача или его забьют насмерть, как беднягу Макки!
С наступлением вечера в камере сгустилась темнота, но Александеру она не принесла облегчения. Это была его первая ночь в одиночестве. Сон не шел к нему, в голове звучали прощальные слова друга. Господи, как бы ему хотелось, чтобы О’Ши вдруг появился рядом, прижал его к своему теплому телу и сказал, что ему просто приснился дурной сон! Но ничего подобного не случилось. Отныне ему предстояло сражаться со своими страхами в одиночку.
Могильщики пришли на следующий день, едва только рассвело. Гул голосов и топот солдат, которые их сопровождали, наполнили коридор. Металлический лязг ключей… Сердце Александера, казалось, было готово выпрыгнуть из груди. Он посмотрел на бледное окоченевшее тело О’Ши и с трудом проглотил комок в горле. Его захлестнула паника, но решение следовало принять мгновенно.
«Смелость – это когда ты преодолеваешь свой страх, Алас», – всплыли в памяти слова отца. Мальчик встал на дрожащих ногах и пошатнулся. Его одолевали сомнения. Шаги между тем приближались. «Воздух свободы… Ради меня…» – подбадривал его голос святого отца. Александер встряхнулся, на четвереньках подобрался к тошнотворной куче мертвой плоти и стал искать место, куда бы втиснуться. Прижаться к мертвому другу показалось ему лучшей идеей. Какая-то женщина наблюдала за ним расширенными от изумления глазами, но она промолчала, даже когда он лег на промерзшую землю. В камере зашептались, кто-то даже сплюнул от отвращения, но женщина одним окриком заставила всех замолчать. Нужно ли ему снять рубашку? Что, если солдаты заподозрят неладное? Однако времени на это не осталось.
В замке заскрежетал ключ, и в камеру, волоча ноги, вошли могильщики. Это произошло в тот самый момент, когда Александер упал на пол ничком и прижался к холодному телу О’Ши. Душа священника уж точно не причинит ему вреда!
– Эй, вы, поторапливайтесь! – крикнул солдат. – В других камерах их тоже горы! Черт побери, ну и вонь!
Холод пробирал Александера до костей. Сердце его билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, руки и ноги бессильно обмякли. О’Ши оказался прав – могильщики выносили тела из камеры, не давая себе труда проверить, живые они или мертвые. Присутствующий тут же чиновник осведомлялся о имени усопшего, делал пометку в тюремной книге и переходил к следующему. И все же могильщик, схвативший было Александера за щиколотки и почувствовавший, что они еще теплые, издал удивленный возглас. Женщина, которая наблюдала за мальчиком минуту назад, поспешила объяснить, что он отдал Богу душу меньше часа тому назад.
Страх парализовал его тело, мышцы сами собой расслабились, и он сделал под себя. Солдат это заметил и решил для верности проткнуть тело штыком. Все та же женщина возмутилась, что негоже издеваться над телом усопшего, что это богохульство. Эта гневная отповедь заставила солдата вздрогнуть, и он, целясь в поясницу, угодил штыком в мягкое место. Александер не шелохнулся. Он так замерз, что едва почувствовал удар.
– Вы знаете, как его звали?
– Я знаю, его звали Аласдар! Аласдар Ду Макдональд, из Гленко.
– Из Гленко? Гм… Ясно!
Чиновник записал имя «покойника».
Мальчик с трудом сдерживал дрожь, порожденную холодом и страхом. Солдат от души пнул его в бок, сделал могильщикам знак выносить и занялся следующим трупом.
Александер оказался на двухколесной повозке, на куче зловонных гниющих останков. К горлу подкатила тошнота. Ужасный запах разлагающейся плоти, страшные звуки, вырывающиеся изо рта покойников, когда их колыхало на повозке, – от всего этого ему было жутко и мерзко и хотелось кричать. Так вот она какая, смерть… Он начал проклинать О’Ши и его идею. Он проклинал себя за то, что не умер вместе с другом. И только стук собственного сердца, напоминавший, что он все еще жив, помог мальчику успокоиться и сосредоточиться на мысли об освобождении.
Под повозкой поскрипывали колеса, возница напевал себе под нос какую-то балладу. В темном переулке Александеру наконец удалось высвободиться из ледяных объятий какой-то женщины, в которых он едва не задохнулся. Рука, на которой недоставало двух пальцев, покоилась у него на животе. О’Ши… Во рту вдруг стало нестерпимо горько. Александер с трудом вытащил ногу из-под трупа, перевернулся на бок и на очередном повороте мягко скатился с повозки на землю. Чтобы не выдать себя, он несколько секунд лежал неподвижно, потом открыл один глаз. Повозка, покачиваясь, ехала своей дорогой. Он подождал еще немного, чтобы она и вовсе скрылась из виду, с трудом встал на ноги и сплюнул желчью. Он снова свободен!
