Джон вздохнул и посмотрел на левую руку брата, перевязанную окровавленной тряпицей. Один вид раны доставлял ему физическую боль. Если бы можно было поменяться руками с Александером, он бы это сделал.
Из охотничьей сумки он достал миниатюрный портрет женщины. Глаза – очень светлые, с окантовкой цвета морской волны – особенно удались художнику. Джон грустно погладил любимое лицо. Ему так хотелось, чтобы оно всегда было обращено к нему, только к нему! Затем положил портрет на кровать, под здоровую ладонь Александера.
Следом за портретом он извлек золотой луидор, шесть французских ливров и десять су. Задумался… Если такую сумму обнаружат при дезертире, может возникнуть подозрение, что он совершил кражу. Он со вздохом убрал луидор в карман, а остальные деньги положил в спорран брата и накрыл его аккуратно свернутым пледом.
После долгих раздумий решение было принято. К чему ворошить прошлое? Минуло много лет, и они уже не смогут восстановить ход событий беспристрастно. Своим поведением там, на «Martello», Александер ясно дал ему понять, что не желает его видеть. Джон догадывался почему и отнесся к решению брата с пониманием. Сейчас, зная, что с Александером все в порядке, он мог со спокойной душой отправляться на озеро Темискаминг. Они и так задержались дольше положенного, и товарищи начали терять терпение. Мишель с Жозефом проверили ловушки и оружие, Пти-Лу с братом Кретьеном подготовили к переходу собак. Лебарт запасся провизией и боеприпасами. Они с Кабанаком наметили маршрут на ближайшие месяцы. В общем, все было готово.
Завтра на рассвете, проведя последнюю ночь в объятиях ласковой Мари-Анн, он уедет отсюда. Их с Александером пути снова разойдутся, каждый вернется к своему образу жизни. Увидятся ли они снова? Вряд ли. С тяжелым сердцем он склонился над раненым и поцеловал его в губы. Потом смахнул слезу и пропел:
– Gleann mo ghaoil, is caomh leam gleann mo ghràidh, an gleann an Fhraoich bi daoine ’fuireach gu bràth… Beannachd, Alasdair!
[210]
* * *
Прикосновения рук были ласковыми, исходившее от них тепло – приятным. Молодая женщина бережно обтерла ему лицо чистой тряпицей, окунула палец в горшочек с зеленоватым, остро пахнущим жиром и осторожно смазала его рану. Александер молча наблюдал за ней, как привык это делать за последние десять дней. Можно было сколько угодно долго любоваться открытой шеей, на которую спадало несколько темных блестящих локонов, и мягкой линией декольте, уходившей в глубины корсажа, сегодня слегка распущенного.
– Готово! – Мари-Анн вытерла руки полотенцем. – Рана заживает отлично. Вам повезло, вы отделались такой малостью, Александер!
Можно ли назвать это везением? Он вспомнил О’Ши, у которого не хватало двух пальцев на руке. Конечно, лишиться руки или ноги намного страшнее. Но, к несчастью, осознания, что ему повезло, было недостаточно, чтобы рассеять боль, которая сжимала его сердце. Лучше бы он умер там, в снегах, уснул навсегда! Но смерть таинственным образом, как и удача, обходила его стороной.
Женщина смотрела на него со странным выражением, слегка склонив голову. Сегодня она приколола к корсету, возле самой ложбинки грудей, брошь – шелковый цветок яркого цвета. «Наверняка ей хочется привлечь внимание к своим прелестям», – подумал Александер. Она улыбнулась, продолжая беззастенчиво разглядывать его, потом сделала соблазнительную гримаску, положила ладони на обнаженный торс Александера и посмотрела своими фиалкового цвета глазами ему в глаза.
– Это так непривычно… Вы с ним очень похожи. Мне это приятно и…
– Вы его любите?
– Он любит леса, как и мой покойный супруг. А я больше не желаю любви, которая принуждает месяцами ждать, когда наконец любимый вернется. Это убивает меня.
– А разве бывает любовь, которая не убивает?
В голосе Александера прозвучала такая горечь, что Мари-Анн предпочла промолчать. Какими бы ни были обстоятельства жизни этого человека, жизнь преподала ему тот же печальный урок, что и ей самой. Она решила сменить тему разговора.
– И что вы теперь намереваетесь делать? – поинтересовалась женщина.
– Завтра же пойду обратно, в Квебек.
– Но вы ведь дезертир! Они вас…
– Повесят? Я никуда не убегал.
– Вас не станут слушать!
Опустив глаза и посмотрев на руки молодой женщины, лежащие на его голой груди, Александер немного подумал. Он успел оценить свои шансы на помилование. Чем скорее бежало время, тем призрачнее они становились.
– Придется рискнуть. Я не пытался сбежать, и, если сдамся добровольно, повешение могут заменить поркой.
– Вы можете остаться здесь. Весной вернется Жан, и…
– Нет! Я не могу, я… Простите! У меня там остался еще один брат. Я должен вернуться и все ему объяснить. Нельзя, чтобы он думал, будто я…
Она кивнула, но по-прежнему продолжала хмуриться. Если она и понимала его побуждения, то только наполовину.
– В Квебеке у вас осталась подружка?
С минуту он молча рассматривал рисунки на стеганом одеяле, покрывавшем его ноги.
– Нет.
– Как, у вас нет подружки? – протянула она томно, не сводя глаз с печального лица Александера.
Несмотря на отрицательный ответ, она догадалась, что под руками у нее бьется истерзанное сердце. Женщина мягко погладила пушок у него на животе, отвлекая от мрачных мыслей. Он повернул к ней лицо – такое знакомое лицо, которое она, увы, не увидит еще много месяцев.
– А у меня больше нет возлюбленного…
Мари-Анн нежно провела пальцем от ключицы до плеча. Это поразило Александера: Изабель делала так же. Невольно он представил ее в объятиях мужчины, с которым столкнулся тогда возле ее дома на улице Сен-Жан. Состоятельный и известный в своих кругах нотариус, имеющий завидное положение в этом проклятом обществе… Гнев захлестнул его, растревожил мысли о невозможном, отравлявшие ему жизнь. Резким движением он сбросил легкую ручку со своего плеча. Мари-Анн посмотрела на него с изумлением.
– Ой! Я думала…
Она отняла было руку, но Александер, который вопреки всему желал ее, успел ее удержать.
– Я не Джон…
– Я знаю. Но и я не та, другая…
Прояснив для себя главное, они впились друг в друга взглядами, а потом их губы внезапно слились в поцелуе. Они любили друг друга – то страстно, то нежно, каждый в своей бездне, – пытаясь увидеть в партнере по наслаждению другого или другую, кого нет рядом, оживляя ощущения, хранимые памятью глаз и тела. То было похоже на сон, который оба смотрели, широко раскрыв глаза…
* * *
Мунро сбежал вниз по улице де Повр и повернул на улицу Сен-Николя. Едва не поскользнувшись на замерзшей лужице, он наконец увидел своего кузена Колла и замахал руками. Выражение лица у него было такое, что Колл тут же бросился ему навстречу.
