– А если нет? Алас, что тогда будет с нашим народом? Англичане будут рады стереть нас с лица земли! Что станет с нашими традициями, с нашим наречием? Поработители давно завладели территориями, на которых некогда жили наши предки. Уже сейчас англо-нормандское большинство почти подмяло под себя население с кельтскими корнями, наши обычаи и традиции стараются искоренить, заменив их своими собственными, – медленно, но верно. И если мы будем сидеть сложа руки, придет день, когда мы перестанем быть теми, кто мы есть. Аласдар, обещай мне, что сделаешь все, что в твоих силах, ради спасения того, что твои предки завещали тебе! И если придет день, когда ты почувствуешь, что этому наследию грозит опасность, уезжай! Не позволяй им восторжествовать! Не позволяй украсть у тебя душу! Поезжай за океан, в Америку! Я слышала, что просторы там огромные и там все свободны.
– Бабушка, я не хочу уезжать из Шотландии! Я – шотландец, и поэтому…
– Шотландия – это только земля, на которой ты родился. Но самое важное – это душа твоего народа, неужели ты не понимаешь? Его язык, его традиции – вот что запечатлено в наших сердцах. Дух шотландцев, Аласдар, – это самое важное, ибо он спасет тебя! Однажды мой друг доктор сказал так: «Дух – вот единственная свобода человека. Нет такого закона, такой угрозы, таких цепей, которые возымели бы над ним власть». И он был прав. Ты – единственный, кто может распоряжаться своей свободой. Если мы будем об этом помнить, англичанам не удастся своим злобным дыханием погасить пламя, горящее в сердце нашего народа. Шотландия слабеет, и все же она не исчезнет. Она выживет – не здесь, так на далеких землях, если так будет нужно. Нашу гэльскую кровь так легко не разбавить! Конечно, она смешается с кровью других народов, это неизбежно и необходимо для нашего же выживания. Но она сильная и должна такой оставаться. Силой нашего духа, осознанием того, кто мы есть, нам удастся спасти наш народ. Ты ведь знаешь девизы кланов, передавших тебе свое драгоценное наследие? Per mare, per terras! No obliviscaris! «По морю, по земле! Не забудь!» Понимаешь? Никогда не забывай, кто ты есть! Я знаю, ты еще слишком юн, чтобы уразуметь все это. Но ты уже носишь в душе наследие своих предков, и тебе предстоит сохранить его и передать, дабы наши традиции остались в веках. Можно сказать, это мое тебе поручение, Алас, мой завет. У твоих старших братьев уже есть семьи и дети. Коллу и Джону ты передашь все, что я тебе сказала, хорошо? Но знай, что только тебе я поручаю исполнить мою мечту. Если нынешнее восстание закончится поражением, кланам Хайленда придет конец. Но так быть не должно…
– Почему вы так говорите? Бабушка, мы победим! Победим и прогоним врагов из нашей страны!
– Не знаю, мой хороший, не знаю… Мне придется открыть тебе один секрет: у твоей матери снова было видение: наши долины опустели, от домов остались руины, и никто там больше не живет. Но мир широк, мой Аласдар! Нужно сделать все ради спасения нашего наследия. Оно не должно исчезнуть. Если нам удастся спасти его, это и будет наша настоящая победа над этими sassannachs! Они не могут отнять у тебя твою душу и память! Обещай мне, Аласдар…
– Я… я обещаю. Бабушка, вы говорите страшные вещи… – пробормотал мальчик.
– Ты отважный и сильный, я это знаю. И у тебя все получится.
* * *
Взволнованный до глубины души, Дункан стоял на коленях возле кровати и нежно смотрел на мать. Целая жизнь читалась на лице Кейтлин. Черты лица заострились, на висках, под кожей, ставшей прозрачной, просматривались тонкие венки. Закрытые глаза окружены темными тенями… И все-таки, несмотря ни на что, она казалась ему очень красивой. Длинная, посеребренная сединой коса лежала у нее на груди – она всегда предпочитала эту простую прическу строгим узлам и пучкам. Мудрость придала еще больше прелести ее глазам цвета моря. Кейтлин Фиона Данн-Макдональд прожила насыщенную событиями жизнь и в свои шестьдесят девять наконец обрела заслуженный покой.
Сумерки медленно наполняли собой комнату, но Дункан не спешил зажигать свечу. Он просто стоял и смотрел на профиль матери, который постепенно поглощала темнота, и плакал. Рука, которую он держал в своей, была еще теплой, но ей больше не суждено было шевельнуться. Лицо Кейтлин было спокойным, умиротворенным. Казалось, бремя прожитых лет перестало тяготить ее, и она выглядела почти счастливой.
Смерть мужа стала для нее страшным ударом, от которого она так и не смогла оправиться. Что ж, теперь они встретятся там, за невидимой чертой… Внезапно Дункан почувствовал себя очень одиноким и уязвимым в преддверии того, что ему предстояло.
– Мама, спасибо, – прошептал он, утирая слезы. – Спасибо, что сказала Аласдару все, что у меня не получалось сказать… Господи, если бы знать…
Желая защитить своего ребенка, он услал его из родного дома. В итоге Александер стал чужим в собственной семье. Ну почему у него не выходит сказать сыну, что он его любит, что жалеет о том решении? И что он ни за что не сделал бы этого, если бы можно было вернуть все назад… А все эта дьявольская гордыня!
Ему всегда было трудно говорить о чувствах, таким уж он уродился. Дункан вспомнил день, когда Лиам открыл перед ним свою душу и как он тогда был этим горд. А еще это стало для него огромной радостью. Но почему же тогда сам он не может поговорить по душам со своим сыном? С Марион можно было обойтись и без слов – она угадывала его тревоги, она всегда знала, что он чувствует. С остальными сыновьями у них были прекрасные отношения. И только при мысли об Александере он испытывал муки совести и не знал, что ему со всем этим делать. До сегодняшнего дня Кейтлин была между ними буфером – одного успокаивала, другому объясняла. Но теперь ее не стало, и как он будет объясняться с мальчиком?
Принимая решение забрать сына с собой в расположение армии повстанцев, Дункан надеялся, что это поможет им сблизиться. Марион попыталась воспротивиться, однако он не уступил. Пришло время для Александера занять свое место в клане. У мальчика было сердце воина, свойственное его предкам стремление к победе и их граничащее с одержимостью неистовство, заставлявшее человека превзойти самого себя.
Александер как вкопанный стоял в глубине комнаты и смотрел в спину отцу, чтобы не видеть лица умершей бабушки. Плечи Дункана сотрясались от рыданий. Он впервые видел отца плачущим. Ему вдруг захотелось прикоснуться к понурившемуся от горя отцу, погладить его по крепкому плечу. Захотелось разделить с отцом его горе… Однако он сдержался из страха, что Дункан оттолкнет его.
Марион посмотрела на сына. Догадываясь о том, как глубоко его горе, она со вздохом встала со своего места у изголовья кровати, подошла к мальчику, положила руку ему на плечо и предложила выйти на улицу.
– Давай выйдем! Отцу нужно побыть одному.
Они вышли. Марион склонилась к Александеру и поцеловала его в лоб – проявление нежности, безусловной любви, какую испытывает мать к своему ребенку… Этот поцелуй его успокоил. И все же одна только материнская любовь не может восполнить все потребности ребенка. Мальчик остро нуждался в отцовской любви, в признании сверстников. Ему хотелось, чтобы им гордились. Бабушка Кейтлин наказала ему сохранить свой род, свою душу, и он это сделает. Он обещал ей это, когда она была на смертном одре.
