– Хорошо, мамочка!
Проводив Габриеля взглядом и подождав, пока он дойдет до дома и скроется внутри, Изабель направилась к бочке с дождевой водой, чтобы ополоснуть испачканные землей руки. Послышался голос Александера. «Хорошо, что они не засиделись допоздна», – подумала она. Голоса между тем приближались.
– Через три дня я буду на Заячьей реке, – сказал Ноньяша.
– Понятно. Значит, вы решили не возвращаться в Детройт?
– Нет. Тсорихиа здесь нравится, да и Матиас подружился с местными охотниками.
– Как она? С ней все хорошо?
Сердце замерло в груди у Изабель, кровь застыла в жилах. Этот индеец знает ту женщину, которая вытатуировала рисунки на теле Александера! Чтобы мужчины ее не увидели, она присела и навострила ушки.
– Да, у нее все хорошо.
Последовавшее молчание наполнило сердце Изабель страхом и ревностью. Мужчины прошли еще немного, потом остановились напротив отхожего места. Кремень ударил о кресало, трут вспыхнул, и друзья наклонились над ним, чтобы раскурить свои трубки. В слабом отсвете огня они выглядели как заговорщики. Оба затянулись несколько раз подряд, прежде чем послышался неуверенный голос гостя:
– Она родила ребенка, Александер. Мальчика назвали Жозеф Саонарести. Имя «Жозеф» получил при крещении наш отец, перед самой смертью. Как ты понимаешь, Матиас настоял на том, чтобы крестить младенца.
– Я очень рад за них!
Александер кашлянул, проталкивая комок в горле. Должно быть, ему было не по себе.
– Наверное, они с моей дочкой одного возраста.
– Жозефу исполнился год, когда звонили колокола вашей церкви! Это был праздник нового года по вашему календарю.
– Значит, мальчик родился под новый год? Och! Полтора года назад? Ты уверен?
– Его волосы отливают рыжиной, Александер. И я подумал, что ты должен знать.
– А как же Матиас?
– Тсорихиа сразу сказала ему правду. Он стал для Жозефа хорошим отцом.
– Этого не может быть!
Повисло гнетущее молчание. Изабель почувствовала тяжесть в груди. Ей стало трудно дышать. Хотелось закрыть уши руками, убежать со всех ног, чтобы только не слышать того, что, как она знала, будет сказано. Однако она, словно пригвожденная, осталась на месте, не замечая, что ее ноги стали мокрыми от росы, а подол платья потяжелел от влаги.
Огонек в курительной трубке Александера порхал в темноте, потом замирал на месте, чтобы через мгновение продолжить свой танец. Мужчины молчали несколько долгих минут. Шотландец заговорил первым, и сердце Изабель разбилось на тысячу осколков.
– Ноньяша, что мне теперь делать? – спросил Александер. – Если Жозеф мой сын…
– Ты в этом сомневаешься?
– Если в январе ему минул год… Нет, не сомневаюсь. Но как это странно! Я хочу сказать… за те три года, что мы были вместе…
– Моя сестра принимала травы, чтобы не забеременеть. Но иногда они подводят…
– Что ты такое говоришь? Но зачем она это делала? Она ведь знала, как я хочу ребенка!
– Тсорихиа знала и то, что однажды ты ее покинешь.
– Это она тебе так сказала? Но это же бред!
– Неужели? Разве случилось по-другому?
– Но если бы она забеременела… Словом… Ну, не знаю… Может быть, я и не… Почему она мне не сказала? Она должна была уже знать, когда я приехал из Монреаля прошлой весной…
Трубка Александера замерла на расстоянии нескольких шагов от трубки Ноньяши. Два огонька мигали, словно светлячки, во мраке ночи.
– Я и сам ничего не знал о ее состоянии! Увидел, только когда у нее вдруг округлился живот! Потом Матиас предложил ей стать его женой.
Прошло еще несколько минут, прежде чем прозвучал глухой голос шотландца, и его слова болью отозвались в душе Изабель:
– Завтра я иду с тобой!
– Не думаю, что она… что твоя жена…
– Я иду с тобой! Я должен поговорить с Тсорихиа! Я должен! Господи! Я должен увидеть мальчика!
– Ладно! Но только не забывай, что Жозеф – сын Матиаса Макона.
– Матиас – его законный отец?
Больше ничего Изабель не узнала – огонек трубки шотландца поплыл в сторону маисового поля, куда направил свои стопы их гость-индеец. Изабель еще долго сидела и смотрела на кустик лапчатки с ее филигранными листочками, украшенными хрустальными бусинами росы. Хорошо бы вышить нечто подобное на платье, которое она наденет на свадьбу… То, что ей довелось услышать, было ужасно. Она встала и, спотыкаясь, медленно побрела к дому.
Закрыв за собой дверь, она встретилась глазами с Габриелем, который лежал в кровати. Мальчик уже привык засыпать в одиночку. По вечерам Мари и Фрэнсис отправлялись на прогулку и возвращались все позже и позже. Молодая женщина заставила себя улыбнуться, подошла к его постели, проверила, помыл ли он уши и ноги, как ему было велено, потом поправила одеяло и поцеловала мальчика в щеку. Новость о том, что теперь у Габриеля есть сводный брат, обрушилась на нее подобно удару. Будучи не в силах сдержать рыдания, она сделала вид, что закашлялась.
– Мамочка, ты только не болей, – сонным голосом проговорил Габриель.
– Сладких тебе снов, мое солнышко, – прошептала Изабель, погладив мальчика по кудрявым волосам. – Спи спокойно!
– И тебе!
Она прошла в кухню. Только теперь ее пальцы разжались, и на стол упала измятая веточка мелиссы.
– Жозеф… Завтра выяснится, что есть еще Антуан, а послезавтра объявится Шарль! Сколько еще сыновей ты зачал в этих лесах, Александер Макдональд? Сколько?
Ошеломление сменилось холодной яростью, которая в одно мгновение затопила ее сердце. Изабель захотелось закричать, разрушить все вокруг. Она смела веточку мелиссы со стола, схватила заварник и швырнула в стену. Фаянсовая безделушка с грохотом разбилась. Габриель закричал в своей постели.
– Мама! Что случилось?
Осознав, что она наделала, Изабель смахнула слезы и побежала к сыну.
– Прости, что напугала тебя, моя радость! Я случайно уронила заварник.
– И он разбился?
– Да, на мелкие осколки!
– Придется купить новый, другого ведь у тебя нет?
– Я знаю. Но ты об этом не беспокойся. Спи, мой хороший!
Прижимая сына к груди, которая готова была разорваться от горя, она принялась баюкать не только его, но и себя.
Когда Александер толкнул входную дверь, луна уже успела пройти долгий путь по небу. В доме было тихо. Он постоял на пороге, не решаясь войти. Он боялся, что застанет Изабель бодрствующей. Ему не хотелось заводить разговор прямо сейчас. Наконец он тихо закрыл за собой дверь и обвел комнату усталым взглядом. На краю стола догорала свеча, и слабый огонек освещал опрятную комнату. Изабель во всем старалась придерживаться порядка. Он сам понимал, что нуждается в этом материальном проявлении стабильности, что эта упорядоченность дает чувство безопасности… особенно в моменты, когда начинает казаться, что все в этом мире – против тебя.
