Раздвинув ветви, он оказался в том месте, где она стояла минуту назад. Тихий гортанный смех, звук торопливых шагов… Воздух рассекла сосновая ветка. Она убегает! Александер улыбнулся и побежал следом.
– Хочешь поиграть со мной, маленькая сирена?
Игра только подхлестывала вожделение. Ноги утопали в густом ковре из иголок и гумуса. Меж ветвей кустарника мелькнула черная коса, однако он успел увидеть лукавую улыбку и призывный взгляд. Женщина сделала знак подойти. Ее черные как смоль волосы блестели в лунном свете. Он остановился на расстоянии шага, опасаясь, как бы она снова не убежала. Не сводя с нее глаз и прерывисто дыша, он протянул руку. Она увернулась, засмеялась тихим воркующим смехом и увлекла его за собой. На освещенной луной поляне он увидел несколько берестяных вигвамов. Из-под приподнятых полотнищ выбивались тонкие лучи света. Молодая женщина проскользнула в тот, что был ближе к лесу, и он последовал за ней.
В вигваме крепко пахло копченой рыбой. Задыхаясь и обливаясь по́том, он осмотрелся. Посередине горел небольшой костер. Тонкая нитка дыма тянулась от него к отверстию наверху. На циновках спали люди. Некоторые – под одеялами, некоторые – без. По большей части это были женщины и дети. Наконец он увидел ее. Женщина сидела на циновке в глубине жилища, поджав под себя длинные обнаженные ноги. Ее черные глаза смотрели на него приглашающе, здесь ошибки быть не могло. Он медленно приблизился.
– Ambe omaa, – проговорила она, похлопав по циновке ладошкой. – Abin!
Александер не понял слов, но подчинился красноречивому жесту и присел туда, куда она указала.
– Aaniin ezhinikaazoyan? – тихо спросила женщина.
– Не понимаю!
Она приложила ладошку к груди.
– Mikwanikwe nidijinikàz. Aaniin ezhinikaazoyan?
– Микваникве… Это ведь твое имя? Может, ты хочешь знать, как меня зовут?
Молодая женщина кивнула, одарив его ослепительной улыбкой.
– Александер.
– Александер… – повторила она протяжно, не сводя с него своих полных тайны глаз.
Потом она указала на берестяную корзину с сушеным мясом и лепешками-баннок.
– Ginoondezgade na?
Александер помотал головой, отклоняя предложение. Он сейчас нуждался в совсем другой пище, и она это прекрасно знала.
– Ginoodeyaabaagwe na? – спросила она, протягивая ему флягу с остро пахнущим напитком. – Ishgodewaaboo!
Это он понял. Познания в алгонкинском у Александера были весьма скромные, но значения некоторых слов он успел запомнить.
– Miigwech
[80]
, – ответил он, принимая флягу.
Водка обожгла горло. «Скверное пойло! – подумал он. – Только б не отравиться!» Горделиво расправив плечи, молодая индианка тряхнула волосами, положила руки на колени и стала ждать, когда он утолит жажду. Александер пил маленькими глоточками, поэтому успел как следует разглядеть свою сирену. Ее черты выдавали в ней потомка межрасового брака: прямой, чуть удлиненный нос, узкий выпуклый лоб, деликатное, совсем как у Изабель, сложение…
Он положил флягу на циновку и улыбнулся. Он наконец понял, что в ней привлекло его внимание – горделивая грация, которая свойственна и его прежней возлюбленной! Испытав внезапное желание овладеть ею здесь и сейчас, Александер провел пальцами по ее руке до самой шеи, потом обнял и поцеловал. Сходя с ума от вожделения, он стал гладить волнующие округлости ее тела. Молодая женщина податливо прильнула к нему, позволяя утолить желание снова и снова прикасаться к ней, пробовать ее на вкус. Прошло много минут, прежде чем они смогли оторваться друг от друга. Александеру не хотелось, чтобы все произошло слишком быстро.
– Ты тут живешь?
– Miinange.
– Ты понимаешь, что я говорю?
– Miinange, – подтвердила она, кивнув.
Совсем рядом тихонько всхлипнул спящий ребенок. Александер повернулся. Из-под одеяла виднелись длинные растрепанные волосенки и украшенная затейливой вышивкой рубашка из мягкой лосиной кожи. Это была девочка лет четырех, не старше.
– Otemin, nindaanis.
– Отемин? Это ее имя? Это твоя дочка?
– Miinange, – ответила молодая женщина, прижимая ладонь к сердцу.
Нежным жестом она убрала волосики, и Александер увидел лицо ребенка. Девочка нахмурилась во сне и перевернулась на спину. Она была очень хорошенькая.
– Она похожа на тебя, – задумчиво проговорил он.
«Если Каишпа и правда муж Микваникве, то он идиот! Как можно было отказаться от нее и от дочки? Хуже того – продать их обеих за бочонок водки!»
– Amba omaa…
Едва слышно бормоча, Микваникве села к нему на колени и стала гладить его по плечам. Александеру же вдруг пришло на ум, что у него самого ребенка нет. Не то чтобы ему очень хотелось иметь его в данный период своей жизни, но все же…
Губы женщины рисовали теплые тропы у него на шее. В затухающем свете костра их с Микваникве тени томно двигались на стене вигвама. Посапывание спящих напоминало Александеру, что они не одни. Он знал, что для индейцев таинство продолжения рода – не табу, а самая естественная вещь на свете, но ему стало неловко при мысли, что они будут делать это тут, рядом с несколькими десятками соплеменников молодой женщины.
Микваникве помассировала ему бицепсы, и пальцы ее скользнули ниже, на грудь. Александер поспешно снял рубашку, она – свое кожаное платье, украшенное вышивкой тех же ярких цветов, что и одежда ее ребенка. Руки у Микваникве и вправду золотые… Ласки молодой индианки между тем становились все смелее: погладив его по животу, она запустила руку ему в штаны. Отыскав желаемое, она улыбнулась и что-то тихо проговорила нежным голосом. Он вздохнул от удовольствия. Бархатный взгляд ее раскосых глаз заставил его забыть о стыдливости. Смежив веки, он отдался ощущениям. Что, если с Микваникве он наконец осуществит свою мечту?..
Вояжеры часто брали в жены индианок, и эти союзы представителей разных культур зачастую длились так же долго, как и браки между белыми. Сейчас, держа в объятиях незнакомку, Александер как никогда остро ощутил бремя своего одиночества, потребность во взаимной любви. Изабель суждено было стать воспоминанием. Ему же нужно жить, думать о себе и своем будущем. Внезапно он ощутил новую вспышку надежды, желание иметь семью и детей. Может, Микваникве дождется его возвращения следующим летом?
Молодая женщина легонько толкнула его в грудь, и он лег спиной на циновку.
– Omaa zhingishinin…
Он снова ничего не понял. Алгонкинский, как и другие индейские наречия, европейцу освоить было нелегко – уж слишком он отличался от их родного языка. Александер в этом пока не преуспел, но сейчас это было неважно. Изобретательный рот, теплый и влажный, казалось, решил подарить ему все мыслимые удовольствия, возбуждая уже одним лишь прикосновением. Александер стиснул зубы, чтобы не застонать. Запустив пальцы в шелковистые черные волосы женщины, он взмолился Kije-Manito
[81]
. Микваникве разговаривала с ним на вечном языке, понять который было божественно легко…
