– Николай Федорович болен. Вчера слег… Я у себя его оставила наверху… Должно быть, инфлуэнца. Доктора жду…
Лиза снимала шляпу. Грудь её высоко вздымалась. Анна Порфирьевна присела на кушетке и пристально глядела на невестку.
– Капитон свирепеет… А куда ж ему деться, когда у него своего угла нет? И не прописан нигде?
Лиза бродила по комнате, бесцельно трогая вещи.
– Он о тебе все спрашивает, – после длинной паузы тихо сказала свекровь, не поднимая глаз. Лиза замерла у стола, только губы её и ноздри дрогнули. – Удивлен, что ты уехала… Разве ты… не смеешь уезжать? – Лиза молчала, опустив ресницы.
Анна Порфирьевна тяжело встала после паузы, обеим показавшейся огромной и, не оглядываясь, вышла из комнаты…
И Лиза почувствовала, что теперь и другая тайна её жизни разгадана свекровью.
Наверху Потапов лежал в той же комнате, где ночевал всегда, рядом с девичьей. У него был сильный жар. Увидев Лизу, он быстро поднялся и сел, натягивая к подбородку одеяло. Его глаза засияли ей навстречу такой яркой радостью, что сердце у Лизы захолонуло в груди.
– Что же это вы!.. Давно заболели? – громко и смущенно спросила она и подала ему руку. – Ох! Какой вы горячий!..
Он порывисто притянул её к себе. Глаза его молили о чем-то, впиваясь в её зрачки. Она боязливо оглянулась на дверь, покосилась на стену…
– Лиза!.. Лизанька!..
Его губы пересмякли, пахло жаром и болезнью изо рта, от кожи. Но Лиза взяла его лицо в обе руки и нежно поцеловала его глаза и лоб.
– Все та же? – прошептал он. – Не изменилась ко мне?
– Нет! Нет! – глухо, но твердо сказала она, вкладывая особый смысл в эти слова, в свой голос. – Ты мне нужнее, чем прежде, Стёпушка… Люби меня горячо!.. Люби меня безумно… Ты у меня на свете один!..
Всхлипывающий, странный звук вырвался из его горла. Он схватил ледяные ручки Лизы и закрыл ими свое лицо.
Дверь беззвучно отворилась.
– Дохтур приехал, – смиренно доложила Федосеюшка. – Вас «сама» просит в гостиную…
Лиза отшатнулась от кровати. «Вошла, не постучавшись… Как она смеет!.. Дерзкая…»
Но у нее, не знавшей никогда страха, не хватило мужества сделать выговор горничной. Выходя из комнаты только, она кинула быстрый, гордый и гневный взгляд в лицо Федосеюшки и в первый раз увидала, как смело взмахнули ресницы «халдейки» и каким острым и странно-загадочным взором ответила ей горничная… «Змеиные глаза…» – подумала Лиза и вздрогнула.
Доктор нашел у больного сильную инфлуэнцу. Надо лежать с неделю. Иначе грозят осложнения. Он предупреждал, что температура может подняться…
– Опасно это? – глухо спросила Лиза доктора в передней.
– Знаете, с этими богатырскими натурами, никогда не болевшими, все предсказания гадательны… И потом сердце у него ослабело… Он вам родственник?
– Да, – без колебаний ответила она.
– Вот что скажет завтрашний день… Вызовите меня по телефону, если температура подымется. Предупреждаю, может и бредить… Тогда лед на голову… Допускать до бреда не следует…
Лиза, как автомат, поднялась наверх. Вся душа её теперь была как бы придавлена обрушившимся на неё ударом. Она вызвалась ходить за больным. Но была так рассеянна, так путала порошки и время приема, что Анна Порфирьевна мягко сказала ей: «Брось, Лизанька!.. Не твое это дело сиделкой быть… И ляг спать… Вон у тебя какое лицо! Федосеюшка отлично справится одна…»
О том же умолял её и Потапов. Ему и так совестно… Какой тут уход? Наверно, он завтра же встанет… Он никогда не простит себе, если Лиза не заснет…
Она ушла в одиннадцать. И скоро весь дом погрузился в сон.
– Унесите ночник! Глаза режет, – сказал больной Федосеюшке. – И, пожалуйста, спите… Мне ничего не надо…
Ночью у него начался бред… Он звал Лизу с страстной нежностью. Когда он открывал глаза, ему чудился какой-то шорох, шелест… Женская нежная рука касалась его лба, и он улыбался…
– Лиза… Это ты?.. Милая, как я ждал тебя!..
Вдруг он открыл глаза. Был это сон или горячечная греза?.. Входила она сюда или нет, эта страстно-желанная женщина?.. Он почувствовал, что он не один… Какой-то темный призрак стоял в его ногах.
– Кто это? – хрипло спросил он.
– Я, гость дорогой… Ваша верная слуга… – расслышал он певучий голос. Он старался припомнить и молчал.
– Вы стонали и звали… Может, испить хотите?.. Вот я морсу клюквенного принесла…
– Ах! Пожалуйста…
С каким наслаждением он выпил целый стакан!
Сознание прояснялось… «Это Федосеюшка…»
– Благодарю вас!.. Идите… Мне больше ничего не нужно…
– Ничего… Я посижу…
– Нет, уходите!.. Я этого не люблю! – нетерпеливо крикнул он. И когда она пошла в двери, он добавил мягко: – Спасибо вам!.. Какой вкусный морс!..
Он опять забылся… Он видел реющие белые тени, которые скользили и исчезали во мраке… Рыдающими звуками он окликал их… Он ловил их горячими, сухими руками и с бессильным стоном падал навзничь… Один раз он даже заплакал, как обиженный ребенок… Страсть жалила его тело, зажигала его кровь, рождала кошмары… Он впадал в беспамятство и метался по подушкам.
Вдруг греза стала реальностью… Белая тень не исчезала, а стояла в двух шагах от кровати.
– Лиза! – позвал он, стонуще и страстно, протягивая к ней руки…
Мгновенно спали одежды… Худое, безумно любимое тело, странно-знакомое и чуждое в то же время, – как это бывает во сне, – затрепетало под его жадными руками… Волна наслаждения так стремительно поднялась и захлестнула сознание, что реальный мир исчез мгновенно. С глухим криком бешеной, больной страсти он смял и раздавил это тело… Казалось, знойный вихрь подхватил его и бросил в пучину забвения, во мрак Небытия.
На другой день Лиза сидела у изголовья больного и с жутким волнением прислушивалась к его бреду… Он выдавал все тайны… Он говорил с Бессоновой, с каким-то Николаем Павловичем… называл имена… расточал Лизе самые страстные признания…
– Боже мой! Принесите льду! – крикнула она, кидаясь к Федосеюшке.
За Лизой прислала Анна Порфирьевна, встревоженная этим бредом. Она отослала Федосеюшку, дежурившую всю ночь.
«Безумная!.. Зачем я проспала? – каялась Лиза. – И что могла понять и подслушать халдейка?
Неужели мы в её руках?!»
К двенадцати Потапов очнулся. Он покрыл поцелуями руки Лизы. Он разом вспомнил все…
– Милая! Какое это было блаженство!.. Лизанька… Как мне благодарить тебя за такой порыв?!
Ей опять показалось, что он бредит.
– Но я ничего не помню, что было потом… Прости!.. Я лишился чувств, должно быть… Ты ушла или оставалась потом?
