– Да что такое? – ахала бледная хозяйка.
– Merçi… пустяки… Царапина… Но… я была на волос от смерти… Ах, не волнуйтесь, chere Катерина Федоровна!.. Все прошло… Мне бросили в голову огромным камнем, и если б я не дернулась вперед, удар пришелся бы по виску…
– Боже мой!.. Да кто же это?
– Толпа… Я не знаю кто… Если б не мои лошади, нам не спастись бы… Они бежали за нами с полверсты, кричали что-то…
– Это ужасно! – рыдала Конкина. – Хорошо, что я не надела красного… Они бы меня убили…
– Соня! – вдруг дико закричала хозяйка. – Где Соня? Не вернулась?.. Боже мой!.. Куда она делась?.. Андрей, где ты?
– Да здесь я, здесь… успокойся, пожалуйста!..
За кофе Засецкая с увлечением вспоминала о похоронах.
– Какие лица!.. Речи! Какие настроения!
– А вы почем знаете? – Глаза хозяйки сверкнули.
– Как почему?.. Я тоже шла в толпе…
– Без вас не похоронили бы! – угрюмо усмехнулась хозяйка и подумала: "Ах, и убили бы такую балаболку, не было бы жаль!.."
Соня примчалась через час, запыхавшаяся, испуганная…
– Что делается! Ужас!.. Я ехала по Тверскому бульвару, смотрю, на другой стороне громадная толпа идет навстречу… Я было не поняла… А извозчик хлестнул лошадь и свернул в переулок налево, крестится и весь дрожит. "Не поеду я, говорит, туда… Еще изувечат!.." Так я ничего не купила.
Дамы, бледные, глядели друг на друга.
– Как же мы вернемся теперь?
– Пустяки, mesdames… Я вас провожу…
– Нет, уж вы подождите ездить! Если мне всякий раз за Андрея еще дрожать… Вы не забывайте, что я кормлю…
Засецкая просила скрыть этот случай от Мятлева.
Когда на другое утро Катерина Федоровна из газет узнала, чем ознаменовались эти дни, с ней сделалось дурно. "И зачем ты читаешь?" – кричал на нее муж.
Но у него тоже задрожали руки, когда он пробежал газету. Сорвалось восклицание ужаса. Он невольно закрыл глаза… "Что я за идиот был!.. Что мы за безумцы были все, веря и радуясь?.." Словно что ударило его в сердце… Словно свет больно брызнул в глаза… Закрыв лицо, он опустился на диван. Сквозь угар пережитого, сквозь золотистый туман волшебных грез он уже различал уродливое лицо действительности, страшную маску в застывшей циничной гримасе…
Весь день жена цеплялась за него, не пуская его выйти. Ночью она просыпалась с диким криком и звала мужа:
– Не уходи!.. Мне такой ужас снится!.. Его лицо…
– Ты ж его никогда не видала, Катя…
– Твое лицо… твое, пойми! Вижу, как тонет… Его пальто, твоя голова… То всплывет, то скроется под водой… Боже мой!.. У меня сердце разорвется от тоски!
Тобольцев лег рядом, держа ее за руку, и чувствовал, как она содрогалась во сне.
– Мать-то… Родители несчастные! – говорила она на другой день. – Думали ли они, когда он уходил на прогулку?..
Вечером нянька прибежала рассказать, как хоронили одну из жертв. Ее кума жила в Девятинском переулке. И процессия шла мимо… Гроб белый… Товарищи-гимназисты, взявшись за руки, цепь образовали. Крадучись идут, закоулками… Все плачут, все мальчики… А уж мать! Так и шатается, как былинка… Вся согнулась и слез уж нет… "Каково ли!.. Один сын был… Одна надежда…"
С Катериной Федоровной опять сделалась истерика. Вне себя Тобольцев кинулся на няньку: "Я вас изобью, если вы еще раз придете расстраивать барыню!"
В полночь Тобольцев читал в постели. Вдруг жена его вбежала в одной рубашке. Она потушила свечи и, вся дрожа, кинулась к мужу.
– Идут… идут… Слышишь?
В переулке рядом шла толпа. Гул голосов, ругань, пьяная, нестройная песнь резко нарушили ночную тишину… Куда они шли?.. Никто не знал… С какою целью?.. "Сейчас конец… Сейчас!.." Страх за детей и мужа лишил ее мгновенно голоса. Она упала лицом на грудь Тобольцева, судорожно тиская его руки… Все, что он ей твердил, не доходило до ее сознания… Она успокоилась, только когда в вымершем переулке, где даже сняли пост городового, все погрузилось снова в подавленную тишину…
Но то, что ждало семью Тобольцевых, было, действительно, ужасно. Не успела кухарка проснуться в седьмом часу утра, как явился какой-то посланный с письмом из больницы. Он требовал немедленно разбудить Софью Федоровну. Белая как мел, застегивая капотик на ходу, Соня вошла в кухню. Предчувствие уже заранее подсказало ей, в чем дело. Так что, когда она прочла записку доктора из больницы, что ее немедленно ждет муж, которого вчера избили на улице, она не ахнула, не крикнула… только побледнела еще сильней и, сказав: "Сейчас поеду…", пошла к себе.
Тобольцев услыхал шаги и вышел на цыпочках из комнаты жены.
– Мужайся, Сонечка!.. Может быть, пустяки, – сказал он. Только тогда она зарыдала, и ей стало легче.
Они потихоньку оделись и вышли на улицу. Было еще темно и холодно. Соня дрожала, и ужас ее невольно заражал Тобольцева. "Я уверена, что он уже умер, – говорила она сквозь стиснутые зубы и ломала ручки. – Боже мой!.. Чего бы я ни дала, чтоб он прожил еще хоть три дня! Хоть один день!.. Как я была жестока!.. Ведь мы не помирились, я не простила его…"
Но Чернов еще не умер. Страшный и белый, с повязкой на голове, он лежал в забытьи. С воплем кинулась Соня на колени перед его постелью и, уронив голову рядом с его лицом, затряслась от рыданий. Тогда он очнулся и узнал ее… Невыразимая нежность отразилась в его обезображенных чертах. Он благодарно улыбнулся Тобольцеву.
– Егорушка… Милый… Прости!.. Люблю тебя… Тебя одного люблю… – лепетала Соня, задыхаясь, целуя его руку, повязку на лбу, край щеки, его пересмякшие губы…
"Что значит женщина!.. – думал Тобольцев. – Пусть это ложь!.. Но эта ложь нужна ему… Она его спасет…"
Доктор, уйдя в коридор, сказал ему, что у Чернова сломаны два ребра и, кажется, затронуты легкие, потому что он харкал кровью, когда его принесли… Надежды мало. Организм слишком истощен. Чахотка неизбежна… Но в Крыму он еще протянет год, полгода… Тобольцев бессознательно дернул себя за волосы. "Крым так Крым… Даже Алжир, если нужно!.. Ничего не пожалеем… Только поставьте его на ноги!"
Теперь Соня все дни проводила в больнице. Возвращалась только к вечеру. "Тебя убьют!" – волновалась сестра. Ей было страшно жаль Чернова, и она плакала целую неделю, не осушая глаз, почти равнодушная к тому, что маленькая Лизанька кричала и мучилась животиком.
– Ах, мне теперь все равно! – говорила Соня. – Если он умрет, и мне жить незачем… Меня убьет совесть…
Когда же она узнала подробности этой катастрофы, она с гордостью рассказала это Тобольцевым… Чернов вел себя как рыцырь. Гуляя в то роковое утро, он увидал, как зверская толпа била барышню, которая со студентом ехала мимо. Тот уже без сознания лежал на мостовой, извозчик умчался, а девушку трепали и перекидывали с рук на руки. "Что вы делаете? Как вы смеете, негодяи?" – закричал Чернов, вне себя кидаясь в толпу… Тогда хулиганы бросили девушку и накинулись на него… Он потерял сознание от удара по голове… Очнулся уже в больнице… "И первая мысль моя была: Соня не знает… Взглянуть на нее только один раз и потом умереть!.." Соня плакала, рассказывая это, и плакали все женщины.
