Нет… Она этого не знала… Она слушала, бледнея.
– Вот вам и купеческий сын! Многие мне говорят: «Ну да, сочувствующий!.. С ними считаться не стоит…» Нет-с!.. Попробуйте-ка без них обойтись! Я утверждаю, что революция не может развиваться среди вражеского стана. Всякому овощу своя почва нужна, иначе он захиреет… Ну-с, так вот я говорю… Все-таки раньше это понятно было. Как хотите, молодость… Кто этого не переживал? Но чтоб теперь, в расцвете своего буржуазного благополучия, женившись на любимой женщине, остаться верным себе… это, знаете… знамение времени…
Лиза щурилась в темь окон с новым, полным нежности выражением, и щеки её тихо алели… Вздох вырвался из груди Потапова, и он невольно отвел глаза. Теперь все было ясно.
– Вы его цените, Николай Федорович? – тихо спросила Лиза.
– Ценю, – коротко и сильно сорвалось у него.
Самовар погас, и лампа стала тухнуть. А они все говорили.
Лиза зажгла свечи. Глубокая тишина царила в Доме.
– Я велела вам наверху постель приготовить. Ночуйте здесь!
Краска бросилась в лицо Потапову. Провести ночь под одной кровлей, в пустом доме!..
– Простите, Лизавета Филипповна, я не могу остаться, – глухо ответил он, проводя рукой по лицу. – Не могу… Когда вы захотите спать, скажите и я улетучусь… Вот эта ваша… старушка, что приходила… представьте, что она проснется прежде, чем я скроюсь? Чем объясните вы этому народу мою ночевку?.. Нет, вы не глядите на меня так удивленно!.. С того момента, как вы стали моей союзницей, я обязан оберегать вас от толков и подозрений… А что толки будут, не сомневайтесь!.. Чужих людей не оставляют ночевать… Да и потом (он вдруг побагровел и взялся рукой за ворот рубашки, словно его душило)… Во всех смыслах мне лучше уйти!
Она слушала внимательно. Потом потупилась. Она поняла.
В три часа он поднялся, чтоб уходить.
– Помните же: переулок небольшой, городовых нет. С одной стороны ряд пустырей… Перед домом молодые березки растут. Войдите во двор, дверь налево. И никого не спрашивайте…
– Когда же мы увидимся теперь? – грустно спросила Лиза.
– Не знаю… Может быть, скоро… Может быть, никогда…
Она вздрогнула. Ноги у неё подкосились, и она села.
– Что ж тут удивительного, Лизанька? – Он подсел рядом на кушетке и мягким жестом завладел её рукою. – Разве я знаю, выходя из дома, что не буду прослежен? Меня ищут давно, по всей России ищут… Угла своего у меня нет. Каждый звонок, каждый стук ночью в той квартире, где я ночую, всех наполняет ужасом… Я должен бриться, носить парик, очки. У меня даже имени своего нет…
– Вас зовут Степан Потапов, – мягко, но отчетливо признесла Лиза.
Он стиснул её руки.
– Лизанька… Как вы догадались?
– Это нетрудно… Андрей восторгался Потаповым, а о вас молчал… Теперь он также восторгается вами… А о том, другом, не говорит ничего…
Они оба рассмеялись, глядя друг другу в зрачки. Потом он взял её пальчики и прикрыл ими свои веки, словно гоня искушение, словно боясь глядеть на нее.
– Только помните, Лизанька… Когда вы будете говорить с членами нашей партии, не забывайте, что л – Николай Степанов.
– Бедненький! – вдруг сорвалось у Лизы… (Он замер.) – Неужели никогда ни ласки, ни отдыха? – говорила она, задумчиво глядя перед собой. – Одинокий, как я?.. Как я… несчастный?
Он задрожал всем телом.
– Стёпушка, – тихо, как во сне, не меняя позы, прошептала она. И столько нежности было в её голосе, что он глухо крикнул и упал перед нею на колени.
Она испуганно отшатнулась, но только на одно мгновение. Она не видела его лица, которое он прятал в её колени, с судорожной силой обнимая её ноги. Она положила свои руки ему на плечи.
– Стёпушка… я знаю, я чувствую, что вы меня любите… И мне нужна ваша любовь!.. Да! Мне нужна ваша ласка… Я не могу больше выносить этого холода, этого одиночества! Стёпушка… Если бы вы знали, какой ужас я переживаю теперь! Забыться бы… Как-нибудь… Ну приласкайте меня!.. Ну скажите, что вы меня любите… что я не одна на свете…
Он застонал… Потом вдруг поднял лицо, преображенное страстью, и она не узнала его. Оно было прекрасно. И в то же время страшно.
– Лиза… Лиза… Не кля-ни-те ме-ня, – глухо, с трудом промолвил он. – Нет сил… моя… Лиза…
Казалось, вихрь поднял ее, закружил, ослепил и обессилил…
За мгновение только она была так далека от этой возможности!.. В своей наивности, прося его ласки, она так верила в его самообладание… Вернее, она ни о чем не думала. Воплем задавленной души, бессознательным протестом гибнущих сил вырвалась у неё эта мольба о ласке, решившая все…
И инстинкт подсказывал ей в первую же минуту отрезвления, что ни она, ни он не были в силах предотвратить этот стихийный порыв… И что не за что клясть и упрекать его, который лежал теперь на ковре, у ног ее, объятый раскаянием и ужасом, пряча лицо, не смея поднять на неё глаз.
О, эти ужасные, бесконечные часы-минуты первого молчания!..
– Лизанька… простите! – услыхала она его стон.
Не меняя позы, спрятав лицо в подушку, не открывая глаз, она зашевелила пальцами свободной руки, ища погладить его голову… Но не нашла ее, и рука её упала бессильно вдоль тела.
Он вдруг поднял голову, увидал эту бледную, слабую ручку и припал к ней губами.
– Лизанька… прогоните меня теперь!.. Я как зверь поступил с вами… Как хищный зверь… Мне нет оправданий…
Она отняла у него свою руку и коснулась его волос. Рука её скользнула по его лицу. Пальцы слабо шевелились. Он понял значение этой немой ласки и задрожал.
– Лиза… Ты не… возненавидела меня?
Она молча покачала головкой… Он видел только край пылавшей, залитой слезами щеки, узел её черных волос и завитки на затылке. Но все линии, все изгибы её тела, вся поза, все жесты говорили не о протесте, а о резиньяции, трогательной и красивой… Он почувствовал, что слезы зажигаются в его глазах. С каким-то благоговением он приник к её руке.
– Лизанька… Не плачь! Выслушай меня и постарайся понять… Сейчас ты меня пожалела… И я это почувствовал… почувствовал каждой фиброй души и тела. И это окрылило меня… Ослепило… Лишило рассудка… Радость, Лизанька, как и горе, убивает людей… И я не знаю, как пережил я эту минуту блаженства!.. Не проси меня её забыть… Это невозможно… Но я знаю… знаю, что ты… любишь… не меня…
Он подошел к её изголовью, обнял ее, осторожно и нежно, и шептал, прижимаясь лицом к её плечу.
– Ты у меня забвения просила и ласки… Какой?
– Моя страсть подсказывала мне один только ответ… Прости, если я не понял тебя! Теперь я чувствую, что ты просила другого… Ах, если б мои ласки помогли тебе справиться с горем, я был бы безумно счастлив… Ты можешь быть в одном спокойна, Лиза: я не напомню тебе об этой минуте никогда… если ты сама (его голос задрожал) не вспомнишь о ней… Мы ничем не связаны… Мы только товарищи… А я до могилы твой раб и должник!.. До могилы… Лиза… скажу тебе одно: с той минуты, когда я увидал тебя там, наверху… я знал, что это будет…
