К отелю «Поющая Майя» вышли минут через десять – он возвышался на углу, на другой стороне переулка. Семи- или восьмиэтажное здание было нежно-розовым, с обведенными золотистыми полосами полукружиями окон и белыми полуколоннами по обеим сторонам от зеркальных входных дверей. К дверям вело невысокое крыльцо. Загогулистое черно-белое слово «Поющая» располагалось над козырьком, параллельно тротуару, а лазурное, не менее извилистое «Майя» сбоку возносилось к третьему этажу. За оградой рядом с отелем зеленел сад, примыкающий к стоянке. Машин напротив крыльца не было, людей тоже.
По улице, названной именем древней то ли воительницы, то ли, наоборот, миротворицы Индиры Ганди транспорт сновал исправно, а переулок, к которому вышли файтеры, был пустынен. Троица пересекла его и, поглядывая, не примчится ли вдруг серый уникар, поднялась на крыльцо и вошла в вестибюль отеля. Там было малолюдно и, как и давеча в супермаркете, витал приторный запах – таких ароматов «минервам» никогда не доводилось обонять в своей казарме.
С поселением проблем не возникло – и через несколько минут лифт уже возносил эфесов на шестой этаж.
Шестьсот третий номер приготовил им сюрприз. Вошедший туда первым Арамис, не снимая с плеч нэп, открыл дверь из прихожей в комнату и замер на пороге. Ничего в комнате не было видно, потому что от пола до потолка клубился туман, и плавали в этом тумане какие-то разноцветные узоры. Габлер и Портос застыли за спиной у гинейца, и Портос успел сказать: «Что за хрень?» – но тут сразу со всех сторон зазвучала музыка, словно что-то понеслось на них, что-то ритмичное и многообещающее, и чистый, нежный и сильный женский голос запел:
Легкое тело флейты,
Гибкое тело скрипки,
Жаркое тело гитары,
А я – поющая Майя, я —
Поющая Майя,
Поющая Майя…
Расплывчатые разноцветные узоры порхали в такт этому дивному пению, и перед зачарованными файтерами постепенно предстало колышущееся женское лицо, сотканное из тумана.
Струнное тело лютни,
Звонкое тело бонгов,
Полое тело виолы,
А я – поющая Майя, я —
Поющая Майя,
Поющая Майя.
Лицо казалось ожившим ликом с древних земных икон, тонкое бледное лицо с чуть отрешенными глазами… Каштановые волосы стекали на плечи, лоб пересекала узкая переливчатая лента, охватывающая голову, а между темными бровями свисал на короткой цепочке поблескивающий полумесяц, уставив рога вверх.
Горькое тело моря,
Плавное тело лавы,
Слезное тело розы,
А я – поющая Майя, я —
Поющая Майя,
Поющая Майя.
Габлеру вдруг почудилось, что они по ошибке угодили в какой-то волшебный сад, и до скончания времен будет звучать здесь этот чарующий голос, выпевая легкие звучные слова, чьи зримые радужные воплощения выписывали пируэты в безбрежности, незаметно сменившей туман обыденного бытия.
Тело волынки и цитры,
Тело луны и свирели,
Тело струилось и пело,
А я – поющая Майя, я —
Поющая Майя,
Поющая Майя
[44]
.
Голос стих, как стихает звон капель, потому что дождь ушел дальше, к горизонту, продолжая звенеть в других местах, огибая планету, а музыка все звучала – гитара и еще какой-то сладко щемящий душу музыкальный инструмент.
«Флейта?» – словно в каком-то внезапном странном полусне неуверенно подумал Крис.
Наконец все смолкло, и глазам файтеров предстала обычная просторная комната с полукруглым окном и розовыми стенами без всяких живых картин – тивишник в углу, три кресла рядком у стены, длинный диван напротив, стол в окружении стульев посредине. Три закрытые двери вели, надо полагать, в спальни. Очередной номер в очередном отеле – эти номера уже успели надоесть Габлеру хуже казармы на Эдеме-V.
– Вот оно как… – протянул стоящий рядом Портос. – А я думал, Майя это какая-то их богиня, единорогов этих, ну, типа Индиры Ганди. А это песня, оказывается. Ольги.
Арамис оглянулся, поднял брови:
– Ого! Откуда такие познания, Юл? Ты же вроде в этих спаравах музыкальных не очень разбираешься.
– Опять, блип, на своем озерном? – нахмурился Портос и пояснил: – Граната как-то пел, в Нью-Бобринце, в «Русалке». – И добавил мстительно, памятуя недавние выпады товарища: – А некоторые уже вырубились тогда, мордой в закусках отдыхали. Вот и все «спаравы».
– Не помню такого, – индифферентно пожал плечами Арамис.
– Зато я помню. И ты, Гладик, должен помнить. – Портос посмотрел на Габлера. – Да?
– Наверное, меня тогда там не было, – не поддержал его Крис.
Только вчера в космопорте Единорога Граната упоминал эту «поющую Майю» – Ольгу, говорил что-то о «рыбе хи на спине» и «лице на лице»…
– Это они хорошо придумали, таким образом новых постояльцев встречать, – поспешил вернуться к прежней теме Арамис и шагнул в комнату, уже потерявшую всякое сходство с волшебным садом. – Необычный у нее голос, и песня тоже какая-то необычная… Это тебе не горлодерня типа «мы пройдем сквозь шторм и дым, славься, славься, Рома-Рим!..»
Габлер тут же вспомнил, как совсем недавно, на каботажнике «Петр Великий», идущем с Марса на Землю, пьяными разухабистыми голосами горланили эту песню два стафла из легиона «Солнце» и Эрик Янкер… Жив был еще Эрик Янкер, еще не поперхнулся убойным драже беллизонцев… А он, Крис, молча сидел, уставясь в стол, и было ему совсем не весело…
– Ну почему? – возразил Портос, вваливаясь в комнату вслед за гинейцем и на ходу стягивая куртку. – «Шторм и дым» тоже о-го-го, только по-другому. Так вот, Граната тогда, в «Русалке», спел, а они еще потом и видео с ней запустили. Да, хорошие песни, только слов непонятных многовато. Он еще мне потом про эту Ольгу такое наплел… Не знаю, сам выдумал или слышал где-то. Мол, родилась на Салде, кажется, – это спутник Утопии-четыре, – и это, мол, новое ее рождение… То есть сама она так заявляет.
– Как это? – обернулся Арамис, аккуратно поставив на диван черно-серебристый нэп с «Золотым лотосом Лакшми».
– Ну, вторая жизнь, новое воплощение. – Портос неопределенно повел рукой. – Переселение душ и все такое… Мол, когда-то жила на Земле, давно, в древности, еще до их атомной войны. И тогда же и все эти песни свои сочинила. А теперь просто вспоминает, из своей прежней жизни…
– Граната и не такое расскажет, – заметил Арамис.
Он тоже снял куртку, оставшись в рубашке, которая уже не была лиловой с тусклыми блестками, а обрела веселую пятнистую расцветку. Заглянув в спальню, бросил куртку туда. Удовлетворенно кивнул, проследив за ее полетом, и повернулся к сослуживцам:
– Понятно, почему им тут Ольга так понравилась, они ведь тоже в переселение душ верят. Может, и есть в этом что-то… Так легче жить, правильно? Мне вот тоже иногда что-то такое во сне видится.
