Спал он основательно, по полной программе, чуть ли не до полудня, потом неторопливо завтракал и прикидывал, какие объекты культуры можно сегодня посетить. А кончились эти прикидки после того как раздался сигнал унидеска, и в озе возникла до боли знакомая физиономия Гранаты.
– Уже продрал глаза, твинсер? – вопросил Гамлет Мхитарян вместо приветствия. И тут же продолжил в своей обычной манере: – Если Гладиатор на посту, то я спокоен за Империю.
– Салвэ
[26]
, Гамлет! – с искренней радостью воскликнул Габлер. – Ты что, здесь, на Верке? Каким ветром занесло?
– В данный момент я ни на ком. – Граната оставался верен себе. – А до этого был с гитарой. Это, кстати, не имя, а музыкальный инструмент. Уже отстрелялся и до завтра свободен. Так что если у тебя есть время, можно было бы пообщаться. Ну, если пожелаешь, конечно, общаться с простым эфесом.
– Нет, блип, не пожелаю! Ты что, носяра, недопил вчера, что ли? Давай-ка, излагай все по порядку и по существу, как учили.
И Граната изложил.
Оказывается, в чью-то командирскую голову пришла идея насчет того, как отметить юбилей Стафла, который приходился на февраль будущего года. Точнее, это была одна из идей, связанных с круглой датой вооруженных сил Империи. Собственно, новшеством данная задумка отнюдь не являлась – нечто подобное проводилось еще в стародавние доимперские времена, на Земле, и называлось, кажется, «смотром художественной самодеятельности». Вот такой смотр под девизом «Мы умеем не только воевать!» и принялось проводить командование Стафла.
Каждому вигиону вменялось в обязанность отобрать среди своих подчиненных определенное количество обладателей певческих, танцевальных и прочих талантов. Затем эти избранники от вигий проходили конкурсный отбор на уровне центурий и манипулов, и в итоге формировалась команда дарований легиона. И эти вот победители внутрилегионных смотров прибыли в Грэнд Рому, чтобы предстать пред очи главной отборочной комиссии, которая и должна была определить, кто достоин принять участие в заключительном этапе смотра. Этот заключительный этап должен был состояться в столице Империи в день юбилея Стафла.
Граната в качестве автора и исполнителя песен под гитару успешно прошел все ступени отбора в легионе «Минерва» и был в числе других одаренных «минерв» направлен на главную планету Ромы Юниона. По словам Мхитаряна, сегодняшнее его выступление настолько впечатлило членов отборочной комиссии, что они не только без малейших колебаний дали ему добро на участие в заключительном действе смотра, но и, вопреки правилам, устроили ему настоящую овацию и умоляли спеть на бис. Крис весьма усомнился в последних словах бывшего сослуживца, но говорить по этому поводу ничего не стал. Рукоплескали файтеру или нет, не имело особого значения. Главное – Граната находился здесь, совсем рядом, и ничто не могло помешать встрече товарищей по оружию.
Не прошло и получаса, как эта встреча состоялась. Такси доставило Гамлета к дому Криса, и прихожую заполнили восклицания и хлопки – соратники с удовольствием молотили друг друга по плечам, словно старались вогнать друг друга в пол. У экс-файтера на мгновение защемило сердце при виде такой знакомой формы, которую и он носил совсем недавно – темно-синего комбинезона с белыми буквами «МНР» – «Минерва» – на рукавах и пурпурно-золотой эмблемой Стафла на груди. Орел-аквила глядел на Габлера с укоризной… А дополнял форму не лучевик, а зачехленная гитара, гриф которой высовывался из-за спины Гранаты.
Спиртным Крис давненько уже не злоупотреблял, но не тот это был случай, когда уместно позиционировать себя как трезвенника. Граната бы такого не понял и не простил. Носатый файтер чуть ли не сразу заявил, что горит желанием взбодрить себя алкоголем, поскольку он потратил массу нервных клеток, выступая перед комиссией. До прибытия Гранаты Крис уже успел «накрыть поляну» доставленным сервом продуктово-питейным комплектом, и они, не мешкая, уселись за стол. Габлер жалел только о том, что поторопился с завтраком, и теперь закуску придется впихивать в себя через силу. Но такую проблему можно было и не считать проблемой. Побольше бы таких «проблем»!
И понеслось… Еда… Питье… И разговоры, разговоры, разговоры… Курчавый уроженец планеты Лавли повествовал о жизни легиона «Минерва» вообще и двадцать третьей вигии седьмой центурии в частности, Габлер рассказывал кое-что о делах Твинса. Как обычно бывает при таких встречах, время летело незаметно, а выпитое хоть и ударяло в голову, но не только не мешало беседе, а, напротив, ей способствовало. Когда сделали перерыв в процессе вздымания рюмок, Гамлет расчехлил пристроенную в углу гитару и принялся петь песни собственного сочинения, которые, с благословения отборочной комиссии, он получил возможность исполнить перед цветом Стафла в день юбилея. Габлер слушал, мотая в такт головой и колотя ладонью по столу, а при повторах пытался и подпевать, хотя выходило это у него не очень.
Выпили еще, и Граната вдруг пригорюнился, поставив локти на стол и подперев ими голову.
– Иногда вдруг как накатит что-то… – глухо сказал он, уставясь на пустую рюмку. – Такая тоска, что хоть ложись и помирай. И с чего – непонятно. И жизнь вроде бы прекрасна, и проблем нет, и горизонт чист, а вот поди ж ты… Что-то вдруг как защемит вот тут… – Граната похлопал себя по груди. – Муторное, доложу я тебе, состояние. Словно это уже и не я, а кто-то другой…
Габлер задумчиво покивал, не зная, что сказать. Мхитарян вздохнул и вновь взял гитару.
– Послушай, что я сочинил, когда вот так накатило однажды… ни с того ни с сего… – Он перебрал струны и запел, медленно и негромко, блуждая по комнате печальным взглядом:
Где когда-то детство прошло,
Лесом все густым поросло…
Ни следа от жилья, ни песчинки -
Лишь на ветках дрожат паутинки…
Словно здесь никогда и не жили,
Словно прошлое скрыли в могиле.
Да, и я уж не тот – я другой,
Но пока что живой. Живой…
Жизнь бросала меня и носила,
И туда, где родился, прибила.
Пусто все… Никого… Ни души…
И ни звука… Ни звука в тиши…
Все ушло, все исчезло, пропало,
Отцвело, будто и не бывало.
Годы прошлые – только во мне.
В закоулках, под спудом, на дне…
Память – морок, фантом, нереал.
Нет меня, коль я все потерял.
Вынул зеркальце, глянул в него -
Листья… Небо… И нет никого.
Паутинки… Деревья… Кусты…
И безликейший лик Пустоты.
Здесь, под сводом обманных небес,
Нет меня. Я пропал. Я исчез.
…Только вдруг под землей ли, в небе ли
Прозвучало: «Тебя и не было…»
Граната замолчал, продолжая меланхолично еле заметно перебирать струны, а Габлер в который уже раз подумал о том, что внутри этого файтера-балагура скрывается совсем иная личность.
