– Не бойся, я не на службе, – произнес он и сел напротив, не сводя с нее глаз.
Не хватало еще, чтобы она вздумала стрелять.
Крис положил руки на стол и сцепил пальцы, чтобы веронка видела: он не намерен ничего предпринимать. Правда, она могла подумать другое, поэтому Габлер продолжил:
– И группу захвата сюда не вызвал. Просто случайно тебя тут увидел… Ну и вот… Решил поговорить.
Акимжанов молча смотрела на него, поджав губы, и ее зеленые глаза сделались темными.
– Я знаю, как тебя зовут, если, конечно, это твое настоящее имя… А я тебе тогда, в Твери, не представился. И напарнику твоему. Зовут меня Кристиан… Извини еще раз, что пришлось тебя ударить… Но все-таки, думаю, я этот неприятный факт уравновесил другим… – Габлер сделал паузу, ожидая, что она задаст вопрос. Однако веронка продолжала молчать, по-прежнему сжимая в руке стакан, и он пояснил: – Отнес тебя и твоего напарника к воротам лечебницы «Сейнт Анна» и позвонил медикам, чтобы они вас забрали.
Ему показалось, что веронка чуть вздрогнула. Во всяком случае, напиток в стакане колыхнулся.
Крис помолчал немного и вновь заговорил:
– Иначе кто знает… Может, вас и не спасли бы. Вот такие дела, мистрис Лили…
Он бросил взгляд на массив Октагона, расцепил пальцы и легонько забарабанил по столу.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? – наконец подала голос веронка. И прозвучал он резковато.
Габлер чуть пожал плечами и ответил:
– Не знаю… Наверное, чтобы не оставаться безымянным спасителем. – Он усмехнулся. – Тщеславие взыграло… А ты, я так понимаю, медиков не отблагодарила. Как это раньше называлось: «уйти по-английски»?
Веронка аккуратно поставила стакан и подалась к нему, почти навалившись грудью на сложенные на столе руки:
– Я не знаю, что такое «уйти по-английски», но ты ошибаешься… Кристиан. Мы их отблагодарили… Тем, что оставили в живых… Будут еще вопросы? Все-таки ждешь… группу захвата? Тянешь время?
– Нет, – медленно помотал головой Габлер. – Я же сказал: я не на службе. Вообще уже не на службе… В вольном, как говорится, полете. Как выразился бы мой приятель Гамлет, лечу, куда хочу, сажусь, когда устану, когда хочу – кричу, когда хочу – молчу, и в стаю лезть не стану…
Глаза веронки сузились:
– Дослужился?
– Да, можно и так сказать, Лили… Ничего, что я тебя так называю?
– Это и есть мое имя. – Лицо веронки словно немного оттаяло. – Провалил задание?
Габлер помолчал и, вытянув правую руку, положил ее на стол ладонью вверх. Посмотрел в изумрудные глаза и произнес:
– Вот эту руку пару с лишним часов назад пожимал не кто-нибудь, а лично мистер Аллен Сюрре, Император Ромы Юниона Цезар Юлий. Со словами благодарности и обещанием устроить мою судьбу наилучшим образом. Вон там пожимал. – Он кивнул на Октагон. – В присутствии самых приближенных грэндов.
Лили Акимжанов долго молчала, глядя на ладонь Криса, словно пыталась отыскать там какие-то особые знаки. Наконец подняла глаза на него:
– И?…
Левой рукой Габлер взял салфетку, медленно и тщательно вытер правую ладонь, смял салфетку и положил на стол.
– Вот и все…
– Почему? – все так же коротко спросила веронка.
– Не люблю иметь дело с обманщиками, – хмуро ответил Габлер и с силой потер ладони. – И ладно, если нечестную игру ведут только против тебя, но когда… – Он не договорил.
– И что теперь?
– А что теперь?… Я же говорю: лечу, куда хочу.
– Могут сбить, – заметила Лили. – Не боишься?
Габлер удивленно посмотрел на нее:
– Кто? И зачем? Я не та птица, чтобы меня сбивать. Улетела, и простыней дорожка…
– Скатертью…
– Что?
– Дорожка – скатертью. Кажется, именно так раньше говорили. И это, между прочим, вовсе не доброе пожелание.
– А-а, ерунда все это! – махнул рукой Крис. – Просто неточно выразился. Короче, потерялся, как в Стафле говорят, и никому ты даром не нужен. Не той величины потеря…
– Ну… Тебе виднее… – Веронка помолчала, без нужды переставила стакан, бросила на Габлера быстрый взгляд. – Я теперь тоже… в свободном полете, как ты говоришь… Им, оказывается, просто власть нужна, и больше ничего… Начали делить… Ее еще нет, а уже начали…
– Понятно…
Разговор иссяк, но Габлеру не хотелось уходить. Уже завтра нужно было как-то продолжать жить, а как именно – он понятия не имел. И все не решался основательно подумать об этом.
– Ты знаешь, кто такие служители Беллизона? – неожиданно для себя спросил он.
– Беллизона? – переспросила веронка. – Кажется, что-то знакомое… Беллизон…
– Это бог беллизонцев, – пояснил Крис. – С Нова-Марса.
– А, беллизонцы… Слышала о таких. И что?
– Они тоже за выход из Империи. Не хотят ни с кем делить свою планету.
– Значит, кто-то из их верхушки захотел побольше власти, – убежденно сказала Лили. – Я из риголов, и фамилию должна была бы иметь другую: Ригол-Тилс-Веере-Мьон. Все наши фамилии начинаются с названия нашего народа. Но с такой фамилией тебе в жизни места нет. – Она горько усмехнулась уголками губ. – Нет такого народа…
И вновь у Габлера всплыло воспоминание о спорах прадеда Хенрика с его, Криса, отцом за бутылкой вина в дальней комнате. Он отчетливо услышал громкий раздраженный голос прадеда, словно перенесся в детство, в родной дом в Супергольме:
«А ты хоть что-то знаешь о риголах? Система Вертумна, планета Роуз. Роуз! Слышал о такой? Ты знаешь, как эти риголы дрались против колонистов? И что? Их просто стерли с лица планеты! Это что – нормально?…»
И хоть Шацкий и отрицал, что на Роузе было применено «геофизическое оружие», но вряд ли он говорил правду.
Стерли с лица планеты… Значит, не всех стерли… И те, кого не стерли, не желали прощать это Империи. И вошли в состав «Вероны». А лидеры ее, по словам Лили Акимжанов, думали только о власти. Если ей верить… А почему не верить?
– Нет такого народа, – повторила Лили. – А я надеялась, что будет… Очень надеялась… Но им это не нужно. Они заняты совсем другим… А нас используют, как… – Лили мрачно кивнула на скомканную Габлером салфетку. – Я в эти игры больше не играю…
– Так что же это выходит… – задумчиво начал Крис. – Я родился на Форпосте. И мои родители тоже. И их родители… Это их родина, и моя тоже. Другой у меня нет… Но ларки жили там раньше. Значит, что? Планета остается ларкам и прочим автохтонам, а все остальные… Куда все остальные?
– Не знаю… Все это с ходу, за день или даже год, не решается. Но начинать надо. Никуда от этого не деться.
– Получается, что каждый желает обособиться, замкнуться в своем мире и чужих не пускать?
