Вивиана, вытерев кончиком пальца нахлынувшие слезы, похлопала монахиню по руке: – Возможно, вашу жизнь решила не доля, а сам Господь. И Ему было угодно, чтобы вы посвятили себя служению Церкви.
– Ах, девочка, это единственные мысли, благодаря которым я излечиваю свою раненную душу. Ладно, заговорились мы что-то. Я вижу, ты не хочешь рассказывать мне, как здесь оказалась, но и не надо. Иди в соседнюю келью, я принесу еду, – мадам де Вортеньяк встала, подошла к двери, но Вивиана остановила ее: – Я не собираюсь ночевать в монастыре. Мне нужно отыскать порт.
– Ты с ума сошла, прости Господи?! Скоро вечер, куда ты пойдешь голодная, без денег? Хочешь умереть где-нибудь в деревне?
– Что же мне делать? – настоятельница поманила девушку рукой, открыв старый сундук. Молодая женщина закашлялась от пыли, мутными глазами наблюдая, как Кларис достает яркое, желтое платье с корсетом, обвитым золотыми нитями, с пышными, шелковыми юбками.
– Этот наряд – все, что осталось у меня в память о прошлой, счастливой жизни. Но я не хочу, чтобы такое красивое платье, стоящее немалые деньги, просто сгнило на дне сундука. Вот, возьми, – монахиня протянула перепуганной леди Бломфилд роскошную ткань, аккуратно сложенную на ладонях женщины.
– Нет, мадам, я…, я не могу. Это вещь, ставшая для вас не просто куском материи, а вратами в детство и юность.
– Такие врата нужно вовремя закрывать. От них нет ничего, кроме горестных воспоминаний, разъедавших душу. Пойми, моя жизнь уже подходит к концу, ее бурный поток иссякает, а твой только начинается. Также надень это, – миссис де Вортеньяк недрогнувшими руками открыла темно-синею, бархатную шкатулку, на дне которой величественно покоились изысканные серебряные серьги, обсыпанные крохотными рубинами. Немного глубже, под шелковой тканью, лежало тяжелое, золотое колье с роскошными изумрудами, сверкавшими на солнце.
– Но зачем мне все это? – изогнутые, подобно серпам луны, брови девушки нахмурились, а в голосе прозвучала ледяная сталь.
– В наше неспокойно время дороги Англии забиты мошенниками, ворами, проститутками. Ночной Корнуолл подобен аду, собравшему всех демонов греха. Прости, но в том наряде, что ты сейчас, не один уважающий себя гражданин не захочет пустить тебя на борт корабля. Да и какой-нибудь воришка захочет позабавиться бедной, одинокой девочкой, прости Господи, – Кларис поспешно перекрестилась, положив на низкий табурет одежду и украшения: – Надень это. Я жду тебя у входа.
Вивиана задумчиво вслушивалась в отдаляющиеся шаги монахини. Сейчас на душе у молодой женщины было так спокойно, тепло, светло… Словно невидимые лампады согрели все потайные уголочки человеческого существования. Леди Бломфилд, познавшая за свою недолгую жизнь измены, предательства, жестокие корысти, не верила, что в этом мире существуют люди, способные помочь не ради денег, а ради мира в своем сердце, ради чистой совести. Когда все звуки стихли, девушка задумчиво провела рукой по нежному шелку, потом коснулась великолепных узоров, вышитых на корсете. Тяжело вздохнув, Вивиана дрожащими руками расстегнула на своем порванном, старом платье пряжки, и, почувствовав, как грубая ткань скользнула по ногам, затаила дыхания, всматриваясь в свое отражение в зеркале. Сейчас на девушку смотрела высокая, худенькая женщина с резкими, но не менее приятными чертами лица. Девушка видела, как сильно изменилась. Пропала та девичья хрупкость, беззащитность, невинность. Появилась какая-то грубость, решительность, смелость, женское благородство. Вивиана скользнула пальцами по плоскому животу, коснулась стройных ног, небольшой, но упругой груди. Когда-то все в Бломфилде упрекали графскую дочь за чрезмерную полноту, пышность форм, теперь же молодая женщин достигла эталона английской красоты: высокая, худая, со строгостью и отрешенность в лице, с упрямым взглядом. Девушке стало страшно. Она видела свои пустые, холодные глаза, не выражавшие ничего, кроме отчаяния. В них плескалась боль от измены Лиана, страх перед неизвестной поездкой в Египет, стыд перед приемными родителями. Тот день изменил все… Бегство из королевского двора, и началась новая, опасная жизнь.
Вивиана не знала, сможет ли теперь когда-нибудь стать вновь нежной, любящей, с мягкими чертами, с приятными нотками в голосе. Нехотя надев прекрасный наряд и драгоценности, девушка поспешила к выходу, даже не посмотрев на себя в зеркало, поскольку четырнадцатилетней девочке было страшно вновь увидеть в своем отражении холодную, бездушную женщину с очами мстительной волчицы.
Во дворе Вивиану ожидала Кларис. Грустно улыбнувшись, монахиня протянула девушке мешочек с золотыми монетами: – Этого должно хватить на аренду каюты в корабле. Прости, но больше у меня нет, – Вивиана, едва сдерживая себя, чтобы не расплакаться от нахлынувших чувств, прошептала: – Я даже не знаю, как вас благодарить. В наше время таких людей очень мало.
– Помолись за меня, девочка, перед Лицо Божьим. Это будет лучшая в мире благодарность. Здесь неподалеку есть старик, который бесплатно отвезет тебя в порт. Скажешь ему, что пришла от аббатисы Кларис. Он немой, но имеет доброе сердце.
– Спасибо, мадам, я буду непрерывно упоминать ваше имя в молитвах.
– Пусть милость Божья осветит твой путь, Вивиана. Иди, да прибудет с тобой защита Господа Бога нашего, – печально кивнув, девушка медленно пошла по, освещенной солнцем, тропинке, прижимая к груди мешочек с монетами. Осенний, немного прохладный ветер трепетал волосы молодой женщины, высушивая холодные слезы.
Леди Бломфилд не пришлось долго искать старика. Рыночная площадь города, вмещавшая в себя всевозможные торговые лавки, не отличалась особым размером, и, отыскав безлюдное место, Вивиана увидела одинокого человека, сидевшего на голом камне. Совсем рядом топталась на месте старая, небольшая лошадь, запряженная в потертую, но, скорее всего, удобную повозку. Быстрым шагом подойдя к старику, англичанка почтительно поклонилась: – Добрый день, дедушка. Я пришла от аббатисы Кларис. Она сказала, вы можете отвезти меня в порт, – морщинистое лицо пожилого мужчины осветила лучезарная улыбка. С трудом поднявшись, он закивал, показывая на повозку. Вивиана, благодарно опустив голову, достала из мешочка две серебряные монеты и вложила их в старческую руку дедушки: – Вот, возьмите. Этого хватит на несколько дней безбедной жизни. Я не знаю, как вас зовут, не знаю, кто вы, но Господь вознаградит вас за пережитые страдания, – кивнув, старик порылся в кармане потертого плаща и протянул англичанке небольшой листок бумаги, на котором ровным почерком было написано: «Я – Редж Талли, мне шестьдесят четыре года, женат на любимой супруге Марии, есть сын, две дочери, четыре очаровательных внучек, внук, и один правнук. Да, я немой, но счастливый», – слезы блеснули в глазах Вивианы. Господи, до чего человеческий мир несправедлив! Одни имеют все, но нет самого главного, другие – самое главное, но нет остального.
Редж протянул девушке руку, помогая взобраться в повозку. Леди Бломфилд удобно умостилась на приятном, хрустящем сене, в задумчивости закрыв глаза.
До ближайшего, небольшого порта было недалеко, и уже через два с половиной часа молодая женщина прибыла на берег. Душевно поблагодарив и пожелав счастья старику, Вивиана окинула рассеянным, испуганным взглядом порт. От неимоверного шума, криков, смеха, смешанного запаха стала кружиться и болеть голова. Корабли, суда, лодки со звуком приближались к пристани, отчаливали, набирали новых пассажиров. Местные торговки кричали во весь голос, призывая прохожих купить морепродукты, моряки плели сети, что-то живо рассказывая мальчикам. Несмотря на то, что в порту гуляли дети, проститутки тоже были не против заработать. Полуголые девицы открыто целовали рыбаков, заигрывали с ними и уводили в укромные места. Слышалась непристойная брань и ужасные шутки. Вивиана стояла в стороне, скрывшись за огромным столбом. Безусловно, старик привез ее не в роскошное место. Это был порт для нищих, пьяниц, шлюх, но не для порядочных и богатых людей. Девушка знала, что огромные пристани, такие, как в Лондоне, имеют чистейший песок, свободный воздух, тишину, прерываемую лишь шумом волн и тихими разговорами. Там корабли, пускай и дорого оплачиваемые, начищены до блеска, а моряки и капитаны – уважаемые люди. Нет ни бесстыжих блудниц, ни бедных торговцев, в горле не першит от страшной смеси запахов.
