В нос ударил какой-то неведомый запах: то ли табака, то ли восточных благовоний – она не поняла. С непривычки горло свело от внезапного кашля, выступили слезы, закружилась голова. Она шагнула вперед, и только тут до сознания дошло то, что она увидела: в разных углах комнаты, на креслах, пуфиках, диване в свободных позах сидели обнаженные женщины. Сначала показалось, что их слишком много – от обилия молочно-спелых грудей, пышных бедер, распущенных волос, длинных гладких ног и мельтешения голых рук. Она присмотрелась: женщин было четверо – Лушка, Маруська, Катька и одна белокурая, кудрявая незнакомка. Все они с наглым вызовом смотрели на Глафиру. В одном из кресел развалился Игнат и с любопытством наблюдал эту мизансцену.
– Вольдемар, qui est-ce?
[76]
Это и есть ваша аппети кузина? – спросила незнакомая блондинка, и встала во весь рост, тонкая рука отвела от лица вьющийся белый локон. Русские слова она произносила с небольшим французским акцентом. Глаша смогла внимательнее рассмотреть эту белокурую особу. Блондинка была довольно хорошо сложена: высокая и стройная она стояла без стыда, выставив напоказ белые груди, необычной удлиненной формы; неширокие бедра переходили в сильные, чуть тонковатые ноги; плоский живот заканчивался небольшим лобком, на котором не было волос – лобок, похоже, был выбрит. Это обстоятельство сильно поразило Глашу, глаза косились в сторону этого белого треугольника с трещиной посередине. Лобок блондинки походил на маленький пирожок, такие лобки бывали у совсем юных девочек. Глаша с жаром и любопытством подумала о том, как раскрывается эта маленькая голая раковина навстречу большому фаллосу. Подумала и тут же постаралась отогнать от себя все греховные мысли. Блондинка выглядела изящно, словно юная нимфа, если бы не ее лицо. Лицо выдавало возраст: голубые, распахнутые глаза с длинными ресницами и приподнятыми бровями были немного красны и затуманены; тонкая кожа вокруг век чуть примята; мелкая сеточка ранних морщин расходилась от глаз тонкими, словно паутинки, лучиками; заостренный аккуратный носик вздернут; крупный, не соразмерно маленькому лицу рот, чувственно полуоткрыт. Самым красивым в блондинке были ее густые, вьющиеся из кольца в кольцо, светлые, длинные волосы. Она знала, что ее роскошные локоны являются главным достоинством всего облика и часто трясла головой или откидывала их руками то вперед, прикрывая роскошную грудь, то назад, изящно обнажаясь.
– Мари, S’il vous plaît
[77]
прошу любить и жаловать: это моя славная кузина. Рекомендую: она очень горячая особа, хотя и ярая противница свободной любви. Не приучена еще, так сказать. Может ты, моя жрица искусная, бестия белокурая, блудница, рожденная у берегов Луары, приучишь сию скромницу к нашим веселым игрищам? – проговорил Владимир, театрально знакомя двух женщин.
– Comment vous appelez-vous?
[78]
– спросила блондинка, улыбаясь уголками губ.
– Je m' appelle
[79]
Глафира Сергеевна, – сухо отвечала Глаша, не сводя глаз с голого лобка французской красотки.
– Je suis très heureux de faire votre connaissance
[80]
, Глаша. – лукаво отвечала блондинка, – Меня зовут Мари. Я думаю, что будет приличнее перейти на русский, тем паче, что не все в нашей компании знают мой родной язык. Я говорю с акцентом, но в России живу давно и можно сказать, почти обрусела.
Глаша надменно кивнула и, повернув голову к Владимиру, произнесла:
– Владимир Иванович, я вынуждена вас покинуть. Вам давно известно мое отношение к подобным мероприятиям. Вы подло обманули меня, сказав, что будете один на нашем свидании.
– Один на один с вами? Я же не сошел с ума, – он громко расхохотался. Глаза глядели бессмысленно, расширенные темные зрачки превращали их в два темных, бездонных колодца, посмотрев в которые, можно заглянуть в саму Преисподнюю. – Мне, дорогуша, сие занятие давно уж опостылело. Не хочу вас оскорблять: вы очень привлекательны, как женщина. Любой мужчина был бы счастлив – держать в объятиях такую красоту. Но я – совсем другое дело. Я смолоду искушен совсем другой любовью. Можете считать меня поборником свального греха, содомитом или адамитом, отступником, развратником, греховодником, сатиром и даже исчадием ада. Мне все это безразлично… Мне не интересно ваше мнение на сей счет. Пока меня интересует только ваша плоть, и то – «пока». Вам на замену тысячи девиц найдутся, что с удовольствием падут передо мной.
– Господи, какой ужас! Зачем я не послушала Татьяну? – невольно вырвалось у Глаши. Она развернулась и толкнула тяжелую дверь. И эта дверь была закрыта на замок.
– Это ты, про Тишу нашего говоришь? – глаза Владимира притворно округлились. – Это мой славный паренек тебя предупреждал? Я давно догадался, что ты, наша скромница и тихоня сожительствуешь с этой худой дворовой холопкой. Ай-яй-яй, как вы могли, Глафира Сергеевна, с вашим-то происхождением, так низко опуститься? Крепостная Танька не только ваш конфидент
[81]
, что само по себе является cas curieux
[82]
, но и любовница?!
Глаша густо покраснела и совсем не знала, что ему ответить. Его слова действовали на нее, словно хлесткие пощечины.
– Игнат, друже мой, ты понял?
– Давно все понял, – ответил Игнат с усмешкой.
– А ты, еще спрашивал: как наша институтка без утехи ходит при ее-то темпераменте? Переживал за несчастную. Хотел наведаться к ней. А ей ненадобен мужской пенис. Ей милее языки и пальцы, да плоские груди. Сознались бы честно в своих пристрастиях. Я уважаю вкусы своих дам, и сам порой, люблю наблюдать за дамскими утехами. Сказали бы правду, и я бы вам кучу искусных лесбиянок предоставил. Хотя, надо отдать должное, мы приучили тогда Танюшку к нашим утехам. Она прошла хорошую школу. Рад сударыня, что мой труд оказался ненапрасным. Хоть вам, сия худышка мужиковатая пришлась по вкусу и нужду жгучую облегчила, – Владимир продолжал глумиться над смущенной Глашей, – желал бы я понаблюдать за той картиной.
– Нет, Владимир Иванович, наша Глашенька – особа капризная. Ей сегодня язычок женский подай, а завтра и от уда мужеского не откажется. Я же помню, как она жарко отдавалась, – проговорил Игнат.
– Так, от уда хорошего, какая дура откажется? – посмеиваясь, отвечал барин.
– Господа, не кажется ли вам, что сей спор надо прекратить? Вы совсем замучили расспросами нашу милую красавицу. Я умираю от желания потрогать ее везде. Думаю, ей приятно будет сегодня испробовать всяческие ласки: и мужские, и женские, – проговорила Мари и плотоядно посмотрела на Глафиру, – Cherie, я думаю, что вам пора раздеться.
