Я похолодел. Мне стало ясно, кого я увижу, прежде чем я коснулся этой ткани.
Но когда я перевернул лежавшую передо мной фигуру, сдавленный крик вырвался из моего горла.
Это была Вайолет. Горло ее рассекала страшная рана, голубые немигающие глаза вопрошающе смотрели туда, где веселились и танцевали люди — всего в нескольких десятках метров от ее холодного безжизненного тела.
13
Я должен был унести Вайолет, пока убийца не вернулся, чтобы закончить свое грязное дело с расчленением. Я торопливо поднял тело и взвалил на плечи. С каждой минутой оно все больше холодело, и от каждого прикосновения к чужой коже дрожь пробирала меня насквозь. Вайолет была мертва. А ее убийца так и разгуливает где-то на свободе.
Словно безумный, я огляделся вокруг. Оркестр перешел на вальсы, и в главной части пакгауза кружились танцующие пары, мужчины и женщины прижимались друг к другу в полумраке. Все это было похоже на какой-то фарс, второй акт бездарной балаганной пьески во время ярмарочного гулянья. Вроде того шоу, на котором я работал в Новом Орлеане. Где-то здесь, в этой толчее среди остальных гостей, кружился со своей дамой в танце безжалостный убийца.
Я почувствовал, как клыки рвутся наружу, а в ногах появляется знакомый зуд, непреодолимое желание бежать или драться. Но я ничего не мог предпринять. Я застыл на месте как изваяние.
Капли крови Вайолет лучами растеклись по лифу платья, карандашная подводка тоже потекла, и казалось, из глаз ее бегут нарисованные слезы.
Я не чувствовал жалости. То, что я чувствовал, было глубже, сильнее и — примитивнее. Меня охватили первобытная ярость и гнев на того, кто сотворил это, — кем бы он ни был. И еще меня переполняло отчаяние. Неважно, вернусь ли я в Америку, или поеду путешествовать в Индию, или просто отправлюсь бродяжничать по свету куда глаза глядят, — весь этот ужас будет продолжаться, будут погибать все новые и новые девушки вроде Вайолет. Сколько еще смертей мне предстоит увидеть, зная при этом, что меня самого смерть не коснется никогда?
Я перевел взгляд на обмякшее тело Вайолет и заставил себя покончить с мрачными мыслями. Вместо этого я задумался о той короткой жизни, что выпала на долю Вайолет. О широкой улыбке, озарившей ее лицо, когда она надела одно из этих шикарных платьев. О пролитых ею счастливых слезах в конце представления в «Гайэти», когда Вайолет поверила в то, что в мире еще существует добро. Мне будет не хватать ее. Она была решительной и страстной, а главное — полной жизни. А еще она была наивной глупышкой, доверчивой и ранимой. И она подарила свой кулон с вербеной сестре. Конечно, она считала его всего лишь талисманом «на удачу». Но все-таки, если бы вербена осталась у Вайолет, она бы не погибла.
Я поправил сбившиеся кудряшки Вайолет и положил руку на ее холодный гладкий лоб. Помолиться над ее телом по правилам было некому, и я снова обратился за помощью к Шекспиру.
«Спи спокойным сном под ангельское пенье!»
[6]
— эти слова Горация над телом умирающего друга снова и снова вертелись у меня в голове. Я помнил их гораздо лучше, чем проповеди или псалмы, которых наслушался, пока был человеком. Я наклонился и прижался губами к щеке Вайолет.
Внезапно тело ее содрогнулось, глаза широко открылись, изо рта пошла пена. Ваойлет резко поднялась и рванулась к моему запястью.
Я успел отдернуть руку, вскочил на ноги и укрылся в тени.
— Стефан! — позвала Вайолет тоненьким и ломким голосом. В нем не было ничего общего с ее прежним грубоватым ирландским говором. Не контролируя себя, она яростно расцарапывала собственное горло. Когда наконец она взглянула на свою окровавленную руку, глаза ее расширились от ужаса. — Стефан? — снова позвала Вайолет, окидывая все кругом цепким взглядом.
Я в изумлении смотрел на нее, не в силах пошевельнуться. Бессчетное количество раз я видел смерть. И я знал, что Вайолет точно была мертва. А теперь я видел, как она говорит и двигается. Это могло означать только одно: ее напоили вампирской кровью и только потом убили. И сейчас у нее происходила трансформация.
— Стефан? — произнесла она, хватая воздух перед собой. Ее зубы громко стучали, дыхание было шумным и хриплым, она то и дело облизывала губы, словно умирала от жажды. — Помоги мне! — позвала она сдавленным голосом.
Где-то там, в дальнем конце пакгауза, по-прежнему играл оркестр, и я различал каждую ноту, каждый звук этого веселья. Где-то там, вдалеке, люди находились в счастливом неведении о том, что происходило здесь, — об ужасном зрелище, разворачивавшемся у меня на глазах. Я крепко сжал зубы. Ради Вайолет я обязан был быть сильным, и я хотел этого как никогда, но шок все не проходил.
Я понимал, что ей необходима пища. Я отчетливо помнил то мучительное чувство голода, которое терзало меня, когда я очнулся во время трансформации. Вайолет тяжело дышала, делая громкие короткие вдохи. Задыхаясь, она встала на колени, затем поднялась на ноги, и я наконец сдвинулся с места, чтобы помочь ей.
— Ш-ш-ш, тихо, тихо, — успокаивающе пробормотал я и обнял ее за талию, — ш-ш-ш! — повторял я снова и снова, гладя ее по мокрым от пота и крови спутанным прядям. — Тебе больше ничего не грозит, — соврал я. Конечно, о безопасности не было и речи.
В паре сотен метров от нас, у соседнего причала, я увидел маленький ялик, мягко покачивавшийся на волнах. Скорее всего, его использовали для перевозки небольших грузов с одного берега Темзы на другой. Мне пришла в голову сумасшедшая мысль — сесть в этот ялик и отправиться вниз по реке как можно дальше, лишь бы только убраться отсюда.
— Что со мной? — Вайолет с трудом выговаривала слова, то и дело хватаясь за горло.
— С тобой все будет в порядке, Вайолет. Но, пожалуйста, скажи мне, кто это сделал?
— Не знаю, — произнесла девушка и поморщилась от боли.
Кровь бежала из раны у нее на шее, впитываясь в ткань платья. С одной стороны его узоры и вставки становились алыми, и это было бы даже красиво, если не знать причину, по которой появился здесь этот цвет. Лицо Вайолет покрывала мертвенная бледность, и она продолжала облизывать пересыхающие губы.
— Я пошла к барной стойке. А потом он потащил меня танцевать и… Это все, что я помню, — произнесла она, мучительно заламывая руки и с мольбой глядя на меня.
— Кто это был? — тут же переспросил я.
— Дамон, — призналась Вайолет, с трудом сдерживая рыдания.
Перед моим внутренним взором одна за другой стали проноситься картины: Вайолет, взволнованная тем, что Дамон наконец обратил на нее внимание; Вайолет, позволяющая проводить ее к бару и заказать ей выпить. Вайолет нервничает и кокетничает, гадая, что же Дамон хочет ей сказать. И вот Дамон облизывает губы и набрасывается на нее, и пьет ее кровь, и оставляет ее, чтобы ее мог найти я.
