— Почему?
— Почему что?
— Почему ты ни разу не приехал?
— Не знаю.
— За двадцать лет ты не прислал ни открытки, ни электронного письма, ни ЭСЭМЭС и не позвонил.
— Двадцать лет назад ЭСЭМЭС не было.
— Неправильный ответ, господин полицейский.
— Сожалею.
— Этот ответ еще хуже.
— Это не ответ.
— Конечно, ответ.
— Не знаю… это… было давно…
— Ложь во спасение все равно ложь.
Они помолчали.
— Не спрашивай, — наконец сказал он.
— Почему? Я тебе писала. Много раз. Ты не отвечал.
Марианна смотрела на Серваса мерцающими, изменчиво-зелеными глазами. Как когда-то.
— Дело в нас с Франсисом?
Он снова промолчал.
— Отвечай.
Сервас взглянул ей в глаза, но не проронил ни слова.
— Я права… Черт бы тебя побрал, Мартен!.. Ты молчал столько лет из-за нас с Франсисом?
— Может быть.
— Ты не уверен?
— Конечно, уверен. Какое это теперь имеет значение?
— Ты хотел нас наказать.
— Нет — перевернуть страницу. Забыть. И мне это удалось.
— Неужели? Как звали ту студенточку, с которой ты познакомился после меня?
— Александра. Я на ней женился. А потом развелся.
Странно бывает вот так вдруг осознать, что описание собственной жизни укладывается в несколько фраз. Странно и депрессивно.
— А сейчас у тебя кто-то есть?
— Нет.
Еще одна пауза.
— Теперь понятно, почему ты ведешь себя как неотесанный грубиян, — попыталась пошутить Марианна. — Ты похож на старого холостяка, Мартен Сервас.
Она произнесла это делано-легкомысленным тоном, и Сервас был благодарен ей за попытку разрядить обстановку. Вечерний сумрак убаюкивал их, вино расслабляло.
— Мне страшно, Мартен, — вдруг призналась она. — Я в ужасе, умираю от страха… Поговори со мной о моем мальчике. Вы выдвинете против него обвинение?
Голос Марианны сорвался. Сервас видел страх в ее глазах и муку на лице. Он понял, что она с самого начала хотела говорить только об этом. Все остальное ее не волновало. Он попытался найти верный тон.
— Если он предстанет перед судьей сегодня, это более чем вероятно.
— Но ты сказал мне по телефону, что у тебя есть сомнения. — В голосе женщины прозвучала отчаянная мольба.
— Об этом пока рано говорить, но мне нужно кое-что прояснить, — ответил Сервас. — А пока… я не хочу подавать тебе ложную надежду.
— Спрашивай.
— Юго курит?
— Бросил несколько месяцев назад. Почему ты спрашиваешь?
— Ты знала Клер Дьемар.
Это был не вопрос — утверждение.
— Мы дружили. Нет, не так — приятельствовали. Она жила в Марсаке одна, я тоже. Ты понимаешь, что я имею в виду.
— Клер рассказывала тебе о своей личной жизни?
— Нет.
— Но ты что-нибудь знала?
— Да. Конечно. Я, в отличие от тебя, не уезжала из Марсака. Я знаю всех, и все знают меня.
— Что именно тебе известно?
— Слухи… О ее личной жизни.
— Какого рода?
Сервас видел, что Марианна колеблется. Когда-то она терпеть не могла сплетни. Но сейчас на кону была судьба ее сына.
— Болтали, что Клер коллекционирует мужчин. Использует их и выбрасывает, как одноразовые салфетки, и ее это забавляет. Что она разбила несколько сердец.
Сервас посмотрел на Марианну. Подумал о сообщениях в компьютере. В них была искренняя любовь — страстная, всепоглощающая, безграничная. Они не укладывались в нарисованный Марианной портрет Клер.
— При всех обстоятельствах она умела хранить тайну. А имен я не знаю.
«А ты, — хотелось спросить Сервасу, — как у тебя с этим делом?»
— Имя Тома тебе что-нибудь говорит?
Она затянулась сигаретой. Покачала головой:
— Нет. Ничего.
— Ты уверена?
Она выдохнула дым.
— Абсолютно.
— Клер Дьемар любила классическую музыку?
— Я не понимаю…
Сервас повторил свой вопрос.
— Понятия не имею. Это важно?
— Ты не замечала ничего необычного в последнее время? — Сервас внезапно сменил тему. — Никто не бродил вокруг дома? Не следил за тобой на улице? Что-то — неважно что, — оставившее у тебя смутное ощущение дискомфорта?
Марианна ответила недоуменным взглядом.
— Мы говорим о Клер или обо мне?
— О тебе.
— Тогда нет. А должна была?
— Не знаю… Но если это случится, сразу сообщи мне.
Она помолчала, но взгляд не отвела.
— А ты… — начал он, — расскажи, как жила все эти годы.
— Ты спрашиваешь как легавый?
Он покачал головой:
— Нет.
— Что ты хочешь знать?
— Все… Двадцать минувших лет, Юго, как ты жила с тех пор, как…
Взгляд Марианны затуманился, померк в затухающем свете дня. Она задумалась, перебирая в уме воспоминания. Потом начала рассказывать. Произнесла несколько тщательно взвешенных фраз. Ничего мелодраматичного. Хотя драма имела место. Скрытая, глубинная. Она вышла замуж за Матье Бохановски, одного из членов их детской банды. «Боха…» — изумился Сервас. Тупица и увалень Боха. Боха — верный и чуточку надоедливый друг, бравировавший нескрываемым презрением к девчонкам, набитый всяческой романтической чушью. Боха — и Марианна, кто бы мог подумать… Против всех ожиданий, Боха оказался добрым, нежным и внимательным. «По-настоящему добрым, Мартен, — подчеркнула Марианна. — Он не притворялся». А еще у него было чувство юмора.
Сервас закурил, ожидая продолжения. Она была счастлива с мужем. Действительно счастлива. Добрый. Невероятно энергичный и простой Матье оказался способен свернуть горы. С его помощью она почти забыла о шрамах, оставленных на душе дуэтом Сервас/ван Акер. «Я любила вас. Вас обоих. Одному богу известно, как сильно я вас любила. Но вы были неприступны, Мартен: ты нес на плечах груз воспоминаний о матери и ненависти к отцу, гнев переполнял твою душу — он никуда не ушел и сегодня, — а Франсиса волновало только его эго». С Матье она обрела покой. Он давал, ничего не требуя взамен. Оказывался рядом всякий раз, когда она в нем нуждалась. Сервас слушал, как Марианна разматывает клубок прожитых лет, — конечно, что-то опуская, о чем-то умалчивая, приукрашивая, но разве не этим занимаемся все мы? В юности ни один из них — и Марианна первая — и сантима не поставил бы на будущее Матье. А он оказался на редкость талантливым в человеческих отношениях и проявил практическую сметку, чего не делал во времена, когда Франсис и Мартен тратили время на разговоры о книгах, музыке, кино и философии. Боха выучился на экономиста, открыл сеть магазинов по продаже компьютеров и довольно скоро и неожиданно для всех разбогател.
