— А вы осознаете, что наживаете врагов, позволяя себе подобные высказывания?
В разговоре наступила пауза. Серваса терзала пульсирующая боль в затылке. Он взглянул на GPS, проверяя маршрут. Лес расплывался в свете фар, но не выглядел непроглядной чащей. Белые ограждения, фонари и тщательно ухоженные кюветы располагались на расстоянии пятидесяти метров друг от друга. Из-за деревьев выглядывали богатые современные строения.
— Люди выбрали меня депутатом, чтобы я говорил им правду. Знаете, зачем они ходят на выборы? Чтобы сохранять иллюзию контроля. Для людей контроль так же важен, как для крыс. В семидесятых годах исследователи экспериментировали с двумя группами крыс. К животным подключали электроды, через которые пропускался электрический ток. Так вот: у тех грызунов, которые могли контролировать процедуру, вырабатывалось больше антител и было меньше язв.
— Возможно, их реже били током, — попытался пошутить ведущий.
— Так вот, именно это я и буду продолжать делать, — не дал себя сбить политик. — Я верну моим избирателям контроль — реальный, не иллюзию.
Сервас сбросил скорость. Голливуд. Вот что напомнили ему все эти ярко освещенные здания между деревьями. Среди них не было ни одного площадью меньше трехсот квадратных метров. Дорогой декор, авторский дизайн, лучшие вина в погребах и джаз под сурдинку.
— На сто жителей этой страны приходится один депутат — и один врач на триста граждан. Вам не кажется, что должно быть наоборот? Каков итог? Вы выделяете некоторую сумму — там, наверху, на самом верху… на ту или иную цель, а она, как бы поизящнее выразиться, она… растекается. На каждом промежуточном уровне часть суммы испаряется. Когда деньги наконец доходят до адресата, значительная их часть уже растрачена на покрытие рабочих издержек, функционирование системы, выплату зарплат и поддержку рынков.
— Вы говорите так потому, что в мае прошлого года левые одержали победу, практически повсеместную, — съязвил ведущий.
— Вы правы. Но налоги-то вы платите, правда? Я хочу сказать, что…
Сервас убрал звук. Он почти приехал. Программа шла в записи, но никто не гарантировал, что птичка окажется в гнездышке. И будет бодрствовать. Майор хотел поговорить именно здесь, а не в конторе. В известность он поставил только Самиру и Эсперандье. Венсан ограничился коротким вопросом: «Уверен, что не переворачиваешь все с ног на голову?»
Как там выразился господин депутат? Для людей контроль так же важен, как для крыс… «Совершенно с вами согласен, потому и хочу сохранить контроль над собственным расследованием», — подумал Сервас.
Он съехал с дороги на прямую, обсаженную деревьями аллею, в конце которой, у самого леса, стоял дом. Современное одноэтажное строение из стекла и бетона ничем не напоминало жилище Марианны, но местность вокруг была не менее живописной. Этот квартал, выстроенный прямо в лесу, был самым роскошным в Марсаке. Город нарушал все законы по части квот социального жилья, и по очень простой причине: туда практически некого было бы селить. Шестьдесят процентов населения Марсака составляли университетские профессора, ответственные работники, банкиры, пилоты международного класса, хирурги и инженеры, работающие на авиационных заводах в Тулузе. Здесь имелись две площадки для игры в гольф, теннисный клуб и двухзвездный (по Мишлену) отель, две церкви, крытый рынок XVI века, десятки пабов и ресторанов. Марсак был технологическим полюсом инновационных предприятий, работающих в связке с исследовательскими лабораториями факультета естественных наук и с крупнейшими промышленными группами Тулузы. Марсак — шикарное предместье для элиты, замкнутое на себя, живущее вдали от шума большого города.
Мартен выключил двигатель. Он сидел и смотрел на освещенные окна дома, на который медленно опускалась душная июньская ночь. Горизонтальные линии, плоская крыша, очень много застекленных поверхностей, прямые углы, высокая терраса. Комнаты, ультрасовременная американская кухня, гостиные и узкие коридоры просматривались снаружи, несмотря на жалюзи на окнах. Похоже на творение Миса ван дер Роэ.
[34]
Сервас подумал, что восходящая звезда «правых» Поль Лаказ продемонстрировал свой статус публичного человека даже в архитектурных пристрастиях. Сыщик вышел из машины и сразу заметил, что кто-то наблюдает за ним из высокого окна. Женщина… Она отвернулась и с кем-то заговорила, а Сервас отвлекся на телефонный звонок.
— Мартен, как ты? Что произошло?
Марианна… Он взглянул на окно, но женщина исчезла. За стеклом теперь маячил мужской силуэт.
— Все в порядке. Кто тебя предупредил?
— Я дружу с директором банка… («Ну конечно, — подумал Сервас, — она же сказала, что всех здесь знает».) Мартен… (Сервас услышал, как она вздохнула.) Прости за вчерашнее… я знаю, ты делаешь все, что в твоих силах, я… прости меня.
— Мне нужно идти, я тебе перезвоню, — сказал он и снова переключил внимание на дом.
Одна из застекленных дверей открылась, и на террасу, защищенную от непогоды плоской бетонной крышей, вышел человек.
— Кто вы?
— Майор Сервас, уголовная полиция. — Сервас достал значок и начал подниматься по ступеням. — Вы Поль Лаказ?
Мужчина улыбнулся.
— Собственной персоной. Не смотрите телевизор, майор?
— Вообще-то, нет. Но я только что слушал ваше выступление по радио, и оно показалось мне очень интересным.
— Что вас сюда привело?
Сервас укрылся от дождя и взглянул на хозяина дома. Сорок лет. Среднего роста, крепкий, по виду — в хорошей физической форме. На Лаказе была толстовка с капюшоном, он напоминал боксера после тренировки, каковым, по сути, и был. Боксер с сильным ударом. Боец. Из тех, кто предпочтет удар уклонению. Толстовка отличалась от той, что была на человеке на записи, но это ничего не значило.
— Вы не догадываетесь?
Взгляд политика стал чуть менее дружелюбным.
— Клер Дьемар, — подсказал Сервас.
Депутат на мгновение застыл — как окаменел.
— Что-то случилось, дорогой? — произнес женский голос у них за спиной.
— Не волнуйся, милая, этот господин из полиции, он расследует убийство, и поскольку я депутат Национального собрания от нашего города…
Лаказ бросил на сыщика выразительный взгляд. Женщина вышла на террасу, и Сервас увидел, что на ней парик, повязанный сверху платком. Бровей на лице не было — точнее, были, но нарисованные черным карандашом. Даже серый сумрак дождливого дня не мог скрыть, как плохо она выглядит, хотя когда-то наверняка была очень красива. Они обменялись рукопожатием, и Сервас машинально отметил про себя, какая невесомая у нее ладонь. Болезнь забрала силы, высосала всю энергию.
