— Мне очень жаль, я обознался.
— Что-о-о? — каркнул несчастный, чувствуя облегчение, возмущение и растерянность.
Майор убрал оружие и быстро пошел к своей машине.
Он повернул ключ в замке зажигания и с места дал задний ход. Мужчина достал телефон и зафиксировал номер, пытаясь одновременно остановить кровь пачкой носовых платков.
Сервас хотел бы все уладить, но был бессилен. Сыщик не раз думал, насколько полезной могла бы оказаться для него машина времени: он слишком часто сначала делал, а потом включал соображалку. Будь в его распоряжении такой прибор, он мог бы спасти свой брак, карьеру, роман с Марианной… Шины завизжали на слишком гладком покрытии, и машина рванула с места.
Возможно, он заблуждается. Возможно, все усложняет. Возможно, Гиртман ни при чем… Венсан прав: швейцарец не мог все это проделать, но нельзя исключать, что правота на его, Серваса, стороне, а его помощники ошибаются. Он правильно делает, что оглядывается, сторожится, страшится будущего.
У него есть на то все основания.
27
Конец пути
На улице загудела машина, и Дрисса Канте проснулся. Впрочем, звук мог почудиться ему в кошмаре.
Ему снилась ночь в открытом море, где-то к югу от Лампедузы, в сотнях километров от побережья. Штормовая ночь. Ветер сорок морских узлов. Волны четырехметровой высоты. Во сне море напоминало череду колышущихся холмов, увенчанных бледной пеной, а небо — прошитый молниями грязно-зеленый водоворот. Ветер завывал, как голодный зверь, жаждущий проглотить мокнущих под дождем людей. Шторм. Десять баллов по шкале Бофорта. Они оказались в аду. Волны раскачивали одномачтовую яхту, на борту которой находились семьдесят шесть насмерть перепуганных людей, в том числе тринадцать женщин и восемь детей. Бушующие волны накрывали их с головой, перелетая через форштевень и ахтерштевень. Они промерзли до костей и дрожали от страха, понимая, что яхта может затонуть в любую минуту. Молнии разрывали завесу тьмы, как гигантские светящиеся кораллы. Единственная мачта давно лишилась штага,
[37]
нижняя часть трюма заполнялась водой гораздо быстрее, чем они успевали ее вычерпывать. Дождь хлестал по лицам людей и ослеплял их, ветер визжал в уши, женщины отчаянно кричали, дети плакали, рев разбушевавшегося моря перекрывал все остальные звуки.
Подвесной мотор мощностью сорок лошадиных сил заглох вскоре после отплытия, подгнивший корпус угрожающе трещал при каждом ударе волны. Лязгая зубами от страха и холода, Дрисса думал о ливийских проводниках: беженцы отдали этим людям последние деньги, а те обрекли их на верную смерть. Он вспоминал туарегов из Гао, работорговцев из Дирку, военных и пограничников — эти стервятники обогащались за их счет на каждом этапе «путешествия». Дрисса проклинал всех скопом и каждого в отдельности. С десяток мужчин и женщин умерли от жажды, и их выбросили в воду, у многих ребятишек началась лихорадка.
Они решили, что спасены, когда заметили на горизонте мальтийское грузовое судно, окутанное пеленой дождя. Люди вскочили, рискуя перевернуть судно, начали кричать и размахивать руками, цепляясь друг за друга, когда набегала очередная волна. Но корабль не остановился. Он прошел совсем рядом, так что они могли разглядеть мальтийских рыбаков: те стояли на палубе, у лееров, и смотрели на них безо всякого участия, а некоторые даже смеялись и делали им какие-то знаки. Тридцать беглецов бросились в воду и попытались добраться вплавь до огромных сетей с уловом тунца, которые траулер тащил за собой. Дриссе снилось, что он держится заледеневшими пальцами за ячею сетей, его тошнит от морской воды, моряки стреляют в него из ружей, а большие рыбины бьются под ними, грозя порезать хвостовыми плавниками.
Он проснулся весь в поту, с открытым ртом и затравленно огляделся. Мало-помалу успокоился, протер глаза и повторил, как мантру: «Меня зовут Дрисса Канте, я родился в Сегу, в Мали, мне тридцать три года, теперь я живу и работаю во Франции».
Товарищи Дриссы по опасному плаванию три ночи цеплялись за сеть, пока их не спасли итальянские военные моряки. Капитан мальтийского траулера заявил, что не мог изменить курс и взять их на борт, не рискуя потерять «бесценный груз тунца». Дрисса остался на борту с женщинами и детьми, хоть и понимал, что они, скорее всего, потонут. Они не погибли, в самый последний момент их подобрал испанский траулер «Rio Esera». Капитан попытался высадить нежданных пассажиров на Мальте, но власти не позволили, и траулер больше недели стоял на рейде, пока людей наконец не перевели на остров.
Когда Канте ступил на сушу, ему велели сесть на автобус № 43 и доехать до конечной остановки: там находится центр приема беженцев, где он сможет поспать, помыться и поесть. Стоя на остановке, он поднял с земли листовку на английском:
ОТКРЫТ СЕЗОН ОХОТЫ НА ВСЕХ НЕЛЕГАЛЬНЫХ ИММИГРАНТОВ
СТРЕЛЯЙТЕ НА ПОРАЖЕНИЕ В ЛЮБОГО ЧЕРНОГО АФРИКАНЦА
ВЫ НАМ НЕ НУЖНЫ, ГРЯЗНЫЕ ЗАСРАНЦЫ,
БЕГИТЕ, ПОКА ЕСТЬ ВРЕМЯ, И ДРУЗЬЯМ СВОИМ ПЕРЕДАЙТЕ, ЧТОБЫ ВАЛИЛИ
Последняя строчка была составлена из черепов, окаймляющих буквы «ККК».
Дрисса сел в автобус, доехал до конечной и оказался в лагере Аль Фар, на бывшем военном аэродроме, оборудованном под центр размещения беженцев. Контейнеры из оцинкованного железа с крошечными окошками, палаточный городок и пустой ангар, где каждую ночь ночевали четыре сотни человек. Дрисса больше года прожил в одном из таких контейнеров — восемь коек, одна над другой, на двадцати пяти квадратных метрах. Летом температура достигала пятидесяти градусов, зимой улицы лагеря превращались в месиво грязи. Тридцать омерзительно грязных пластиковых кабин служили одновременно душем и туалетом. Многие начинали жалеть, что покинули родину. В 2009-м появился первый лучик надежды: посол Франции на Мальте Даниэль Рондо объявил, что страна готова принять некоторое количество беженцев. Германия и Великобритания поддержали эту инициативу. Так Дрисса Канте в числе десятков других оказался во Франции. Это случилось в июле.
Платили за работу лучше, чем на Мальте. Там они каждое утро уходили из лагеря Аль Фар и собирались на круглой площади рядом с Марсой, куда съезжались на своих машинах подрядчики. Вначале во Франции все было так же безысходно, но потом Канте получил место в фирме, занимающейся уборкой помещений, и ни разу об этом не пожалел. Он вставал в три утра и отправлялся убирать офисы. Работа была нетяжелая. Дрисса привык к успокоительному гудению пылесоса, особому запаху ковровых покрытий, кожаных кресел и чистящих средств. Его, бывшего инженера, не смущала рутинная простота этой работы. Он был членом маленькой команды, состоявшей из пяти женщин и двух мужчин, переходившей из одного здания в другое со своим инвентарем. После обеда Дрисса отдыхал, а по вечерам встречался в городских кафе с соотечественниками. Они разговаривали, предавались мечтам о лучшей жизни, любовались витринами шикарных магазинов, подглядывали за посетителями дорогих ресторанов.
