Дядя Винс повернулся лицом к бару. Макс сделал то же самое.
– Ты не подумай, что я суюсь в ваши отношения. Это не мое дело. Друзья вы с ней или что-то большее, я вижу: вам хорошо. Лишь хочу убедиться, что она относится к тебе как надо. Вот это – мое дело.
– Относится как надо? – усмехнулся Макс. – По-моему, это я должен относиться к ней как надо.
Взгляд Винса сделался пристальным.
– Ты беззащитен, Макс. Свою беззащитность ты научился здорово скрывать. Но я тебя знаю очень давно. Я впервые взял тебя на руки, когда тебе было два дня от роду.
Максу стало неуютно. Он не знал, куда клонит дядя. Винс обернулся через плечо, взглянув на танцующих.
– Она заботится о тебе. Но ведь и Лиззи тоже заботилась о тебе.
У Макса сразу сдавило горло.
– Я всего лишь хочу сказать: будь осторожен, племяш. Не влезай в то, к чему не готов. Это было бы нечестно по отношению к вам обоим.
– Я понимаю, о чем ты, – сказал Макс. – Мы с ней не подростки. Мы оба знаем, где стоим. Я буду осторожен.
Ручища дяди Винса стиснула ему плечо.
– Это все, что я хотел услышать.
Восторженные вопли за спиной заставили их снова повернуться к танцполу. В пространстве зала поплыли начальные аккорды хита середины шестидесятых «Ain’t No Mountain High Enough». Женская часть их компании запрыгала еще сильнее. Но это хоть была стоящая песня, не чета всей дребедени, которую диджей ставил до сих пор. У Макса хранилась старая виниловая пластинка, оставшаяся от матери. По словам отца, когда мать была беременна Максом, она каждый день слушала эту песню и гладила себе живот. Есть даже фотография. Отец запечатлел мать за этим занятием. Макс мысленно пообещал себе, что обязательно найдет снимок в дебрях своей нью-йоркской квартиры.
Он улыбнулся своим воспоминаниям и вдруг заметил, что Грейс танцующей походкой направляется к нему. В ней было что-то смешное и очень трогательное; эти бешеные глаза и разметавшиеся волосы. А платье? Бесподобное платье. Недаром посетители вовсю глазели на нее. Макс изо всех сил пытался себе объяснить, что Грейс не его собственность, но его взгляд говорил другое. И все сразу понимали: не трожь, не твое.
– Идем танцевать! – крикнула Грейс.
Пока Марвин Гэй пел о незабываемом дне, Грейс схватила Макса за руку и начала кружить. Она открывала рот, подражая певцу, и при этом успевала скакать, как кролик.
Максу было не устоять. Он включился в танец и специально поднял руку, чтобы Грейс кружилась у него подмышкой. «Любовь и сейчас живет в глубине моего сердца», – пела она вместе с давно умершим Гэем, отчаянно виляя задом.
Макс вдруг понял, что тоже танцует. Вернее, переваливается с ноги на ногу. И вновь жизнерадостность Грейс оказалась заразительной. С души Макса исчезли тревоги, навеянные дядиными словами и меланхоличными воспоминаниями. Утратив осторожность, к которой его призывал Винс, Макс подхватил припев любимой песни своей матери. Он обнял Грейс за талию, поймал ее руку и теперь танцевал по-настоящему. Они кружились; Макс наклонял Грейс и тут же подхватывал, чтобы кружить дальше. Она смеялась, перекрывая музыку, и ее смех медленно проникал в потаенные уголки сердца Макса, где и сейчас еще было холодно и мрачно.
* * *
В дом на берегу озера они вернулись во втором часу ночи. Под конец все сильно проголодались. Пиццу, гамбургеры и жареную картошку поглощали на ходу. Когда поднимались на второй этаж, Максу пришлось крепко держать подвыпившую Грейс за руку, иначе она рисковала загреметь вниз. Она хихикала и напевала себе под нос, то и дело повторяя, как славно повеселилась. У Макса это зрелище невольно вызывало смех. По правде говоря, подвыпившая Грейс была еще соблазнительнее.
– А какие фейерверки! – заплетающимся языком восхищалась она. – Фантастика! Я в полном отпаде. Ты их видел?
– Естественно. Мы вместе смотрели.
– Правда красивые? Сначала – бум! А потом – ш-ш-ш-ш!
Грейс взмахнула руками, пытаясь изобразить запуск фейерверков. Если бы не Макс, она бы точно загремела вниз.
Макс открыл дверь и почти донес Грейс до кровати.
– Красивые, как ты, – пробормотала она.
Грейс повалилась на кровать ничком. Ее волосы легли черным ореолом.
– Надеюсь, тебя не тошнит? – на всякий случай спросил Макс.
Она мотнула головой.
Похоже, у нее не было сил раздеться. Макс смотрел на ее живописно задранное платье.
– Пойду сполоснусь под душем, – сказал он.
– Сходи, – сонно пробормотала Грейс.
В ванной Макс прислонился к раковине умывальника и вновь задумался над дядиными словами. Его ничуть не удивляла настороженность Винса. Макс еще раз прокрутил в мозгу все «надо» и «не надо», касающиеся его отношений с Грейс. Стоит ли им сближаться? Не добавит ли это потом порцию горечи каждому из них?
Макс был убежден, что не добавит.
Зачем все усложнять? Они взрослые люди, которых тянет друг к другу. Их отношения строятся на… сексуальной взаимопомощи, и только. Однако и Тейт, и дядя Винс предостерегали его: вдруг Грейс захочется большего?
Из зеркала на него смотрела усталая физиономия. Макс выругался.
Если быть с собой предельно честным, Максу нравилась Грейс. Даже очень. Но его израненное, истерзанное сердце было не в состоянии полюбить снова.
Он совсем не хотел причинить ей душевную боль. Грейс заслуживала настоящего счастья. Пусть Тейт и дядя говорили, будто она в него влюблена, Макс этому не верил. Если Грейс и смотрела на него с желанием, то просто потому, что больше не боялась показать свою сексуальность. Она сейчас напоминала открытую книгу, и Максу это нравилось. Грейс не умела лукавить и говорила то, что думает.
Но он хотел Грейс. Очень хотел. Мечтал поскорее войти в нее и увидеть ее оргазм, похожий на фейерверк. Макс надеялся, что ожидания его не обманут.
Они согласились помогать друг другу. Каждый выдвинул свои условия, перечислив все «можно» и «нельзя». Грейс приняла его условия. Нужно ей доверять и не бояться, что она перейдет рамки. А если перейдет? Наверное, им нужно откровенно это обсудить.
Макс не полез в душ. Он вернулся в комнату и… разом потерял способность связно думать и даже говорить. Теперь Грейс лежала на спине, утопая головой между подушками. Платье и туфли валялись на полу. На ней не было ничего, кроме красного нижнего белья.
Грейс пьяно улыбнулась и провела рукой по животу:
– Ты уже помылся?
Макс кашлянул, пожирая ее глазами:
– Передумал.
– А может, ты там… сбрасывал напряжение?
Макс плотно сжал губы, подавляя улыбку. Спиртное делало ее еще раскованнее, в том числе и на язык. Но что он сейчас мог сделать? Только смотреть на это пьяное чудо.
