Грейс не знала: ей показалось или в его голосе действительно прозвучали нотки собственника? Макс наклонился и чмокнул ее… увы, не в губы. В уголок рта. Но это было почти то, о чем она мечтала. Грейс затаила дыхание.
– Все нормально? – спросил он.
Грейс кивнула и поправила юбку. Макс сам нагнулся за ее трусиками. Теперь они покачивались у него на пальце, и он смотрел на них с выражением странной игривости.
– Что, женских трусиков не видел? – решила пошутить она.
– Я в некотором замешательстве, – признался Макс. – Мне ужасно хочется унести их с собой, чтобы можно было их трогать и вспоминать о тебе. – (Грейс не верила своим ушам.) – Но как подумаю, что ты вернешься на работу без трусиков, а там сидит этот долбаный помощник шерифа… Меня так и тянет зенки ему выцарапать.
Макс протянул ей трусики и смущенно улыбнулся. Грейс не знала, сказал он правду или просто пошутил. Ее это не волновало. Слова Макса прозвучали настоящим благословением. Она вдруг ощутила себя редкой бесстыдницей. Он хотел увезти с собой ее трусики? Этот человек знал, какими словами разжечь в ней огонь.
Странный парадокс. У нее ведь когда-то уже был мужчина, считавший ее своей собственностью. Рик постоянно говорил ей об этом, заявлял, что она принадлежит ему и он волен обходиться с ней, как пожелает. Жуткие, унизительные слова, заставлявшие Грейс сознавать себя полным ничтожеством. Но когда собственник стал вылезать из Макса – а это происходило при каждой их близости, – по телу Грейс разливался жар, пробиравший до костей. Ей хотелось уложить Макса рядом с собой и сделать все, чтобы он поверил: с уходом Лиззи его способность любить не погибла.
Когда Макс смотрел на нее, Грейс ощущала себя… женщиной, достойной счастья.
Она надела трусики, расправила кофточку и юбку. Макс вовсю хихикал.
– Прекрати! – потребовала она и сама засмеялась.
Грейс прекрасно сознавала: все ее охорашивания напрасны. Она сейчас выглядела так, как и должна выглядеть оттраханная женщина. Если посетители не слышали их вскрикиваний и стонов, очень скоро все и так сообразят. Она вздохнула, сложив руки на груди. Без объятий Макса ей стало холодно.
– В какое время ты завтра уезжаешь?
– В шесть утра. – Макс засунул руки в карманы и стоял, переминаясь с ноги на ногу. – Сейчас отправлюсь в пансионат, помоюсь, слопаю чего-нибудь и бухнусь спать.
– Конечно. Тебе надо выспаться.
Макс открыл рот и некоторое время молчал.
– Слушай, я тебя сегодня не смогу проводить. Ты доберешься одна?
Это было их неписаным правилом: когда Грейс работала в вечерние смены, Макс провожал ее домой.
– Ничего, дойду, – улыбнулась Грейс. – Скажи, я могу… посылать тебе эсэмэски в Филадельфию?
– Конечно. Если хочешь, звони.
– Ладно.
– Ладно, – повторил Макс. – Я… – Он замялся, провел рукой по лбу, рассеянно усмехнулся. – Я это… пойду. – Он сделал несколько шагов, потом обернулся. – Ты не жалеешь, что мы с тобой здесь… Тебе понравилось?
Грейс было очень приятно слушать его сбивчивую болтовню.
– Мне очень понравилось.
– Спасибо за искренность. – Макс улыбнулся. – Созвонимся.
Он поспешил к лестнице и помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки. А в зале его уже ждали аплодисменты посетителей и приветственные возгласы.
* * *
Тук-тук.
Кто тут?
Обожатель.
Какой еще Обожатель?
Тот, что стоит рядом с нами. Открывай!
Грейс. Я серьезно.
Тук-тук.
Ты действительно серьезно?
Повторяем снова. Тук-тук.
Кто тут?
Харри.
Какой еще Харри?
Тот, который от холода дрожит!
Так играть неинтересно. Я отключусь.
Не посмеешь.
Наверное, ты права.
Грейс улыбнулась и убрала мобильник в карман фартука. Вот уже целых два дня она мучила Макса старой отцовской игрой в «Тук-тук»
[12]
, но он стойко выдерживал. Была суббота. После пробежки она заперлась в фотолаборатории. Предельный срок подачи работ на выставку неумолимо приближался.
Грейс проявляла фотографии, слушая песни Марвина Гэя из ее любимого альбома «Trouble Man». Она зажала пинцетом снимок, дожидаясь, пока стекут остатки проявителя. Грейс очень нравился этот снимок. Она щелкнула Макса втихомолку, на озере, куда они ездили праздновать День независимости. Он улыбался, щурясь от солнца. Грейс и сейчас слышала его смех. Глядя на веселое, смеющееся лицо Макса, никто бы не подумал, через какие муки и страдания прошел этот человек.
Грейс отфиксировала снимок, тщательно промыла и повесила сушиться. Потом отошла, разглядывая плоды своего творчества. Слева висели снимки, отобранные для выставки, справа – те, что она не собиралась показывать никому. И почти на каждом из них – Макс. У него было на редкость фотогеничное лицо.
Ее мобильник снова ожил. Теперь игру начал Макс.
Тук-тук!
Кто тут?
Айвен.
Какой еще Айвен?
Да тот, кто вынесет тебе мозги!
Грейс хмыкнула.
Я бы не прочь. Но тебя здесь нет. Пока что мне придется развлекаться самостоятельно.
На дисплее мобильника мигали три маленькие серые точки. Потом исчезли. Похоже, Макс набирал и тут же стирал свои ответы. Наконец он ответил:
Черт! Ты серьезно?
Грейс со смехом отстукала:
Нет. Не сейчас. Но потом – наверняка. Мне нужно готовиться к девчоночьей вечеринке. Уверена, теперь ты крупно жалеешь, что не слямзил у меня трусики.
* * *
– Вау, Макс! Ну и видок у тебя. Ты никак призрака увидел? Случилось что?
Услышав вопрос Джоша, Макс поднял голову от мобильника. Они сидели в гриль-баре, который избрали местом своих обедов. Большой стол в центре зала вмещал десяток едоков – всю их бригаду. За день ребята устали и зверски проголодались, что не мешало им оживленно болтать. Работа в Филадельфии не шла ни в какое сравнение с ремонтом дома Грейс. Здесь приходилось поднимать и перетаскивать тяжести, отчего у Макса болели все мышцы.
– Так что у тебя там? – спросил Джош, поглядывая на мобильник.
Макс убрал телефон в карман. Хорошо, что под столом не было видно его эрекции, появившейся после завершающей фразы Грейс. Так недолго и в чудовище превратиться.
