Мария пошла за бисером, чтобы отправить в подарок Майис. Какая-то тетенька обещала по заказу привезти его из Москвы, где все есть, даже бисер. Изочка осталась с соседом. Они послушали пластинки, потом дядя Паша вынул из буфета огромный кусок сахара в вощеной бумаге и стал колоть его железными щипчиками. Острые щипчики вгрызались в ноздрястый сахар, как в осколок весеннего льда: кр-рак, кр-рак! – и в фарфоровую сахарницу падали аккуратные искристо-белые кусочки. Изочка тоже попробовала, но щипцы не слушались неверных рук, норовили оцарапать клеенку, и снежные сахарные крошки разлетались по столу. Хотела бросить, а тут раздалось: кр-рак! – получилось!
Дядя Паша рассмеялся:
– Глаза страшились – руки сделали! Несложно ведь? А ты уже губы надула!
Изочке нравится его привычка смеяться, постукивая себя пальцами по животу. Будто под гимнастеркой прячется гармошка, а дядя Паша нажимает на клавиши, поэтому смех выходит веселый и громкий.
Распивая с ним чай с сахаром вприкуску, Изочка рассматривала полку над столом, полную деревянных птиц, волшебных зверей и смешных человечков. Дяди-Пашины фигурки украшают подоконник общей кухни и все комнаты общежития. Сосед любит дарить свои поделки.
– Вы эти игрушки для красоты мастерите?
– Для красоты, – серьезно подтвердил он. – Но не я их делаю.
– А кто?
– Природа-матушка. Я только поправляю немного. Мне коряжки леший подбрасывает. Иду по лесу, глядь – корешок, и предиковинный! Кто, как не леший, подложил?
– Ну да! – не поверила Изочка.
– Взрослые тоже сомневаются, – пожаловался дядя Паша. – И не все понимают мое увлечение. Говорят: «Не мужицкое это дело, Пал Пудыч, коряжки собирать».
– А оно мужицкое?
– Самое что ни на есть! Настоящий мужик мимо красоты не пройдет.
– Дядя Паша, можно я кое о чем у вас спрошу?
– Спрашивай, – пожал он плечом. – Только, пожалуйста, не про клинья…
– Не про клинья, – успокоила его Изочка. – Вот о чем: почему у вашего папы такое имя – Пуд? Пуд соли или чего пуд?
Дядя Паша смущенно подергал себя за ус.
– Многие интересуются, а я и сам не знаю. Да и отца, честно сказать, в глаза не видел. Он с матерью пуд соли не успел съесть, бросил нас, когда я еще под стол пешком бегал. Но все равно ему благодарен, ведь если б не отец, я бы не родился.
– А где ваша мама?
– Мама моя ушла из жизни рано, – вздохнул дядя Паша. – Остался я один в домишке, двенадцатилетний. Сегодня у одних обедаю, завтра – у других. Пашка Никитин, сын села… Работать, конечно, понуждали, но так, чтоб не мешало учебе. Люди, когда сами в нужде, жалеют тех, кому хуже ихнего, а сирот особо. Жалость, Изочка, – это сестра любви… Год прошел, и подселили ко мне одинокого учителя. Евгений Афанасьевич замечательный был человек. Вырастил меня, выучил и дальше учиться отправил. Гордился, когда я диплом получил. Работа мне нашлась в районном центре, через пять лет квартиру дали. Хотел я Евгения Афанасьевича к себе забрать, старый он был уже, да война помешала. Я повестки не стал дожидаться, сразу подался на фронт. Пока воевал, скончался мой учитель…
Дядя Паша снова завел патефон. Изочка в унисон Вадиму Козину спела «Утро туманное», а тут Мария вернулась, радостная, – привезли бисерный заказ, и другие гостинцы по дороге купила. Захлопотала дома над пряниками с помадкой, кулечками с леденцами «Дюшес» и земляными орешками. Изочка молча сидела за столом в ожидании, что и ей обломится конфетка или горстка арахиса. Ждала и обеими руками потихоньку, но с наслаждением чесала затылок, ведь у дяди Паши царапать голову было неловко, приходилось терпеть.
Мария сбегала в кухню, принесла банку грибов из подполья.
– Как думаешь, понравятся Майис рыжики?
– Думаю, нет.
Изочка помнила разочарование, постигшее ее при дегустации груздей, посоленных Марией со смородиновыми листьями в кадушке. Пахли грибы заманчиво, а на вкус оказались все равно что соленое мыло, Сэмэнчик тоже так сказал. Из того, что готовила Мария, Изочке и Сэмэнчику больше нравились налимьи котлеты, приправленные топленым жиром, мукой и диким луком. Лепить их научила Марию на мысе пани Ядвига. Там налимы были почти в рост человека и попадались в сети, а здешних, помельче, ловили в большие корчаги, поставленные в Лене на быстрине.
Мария с сожалением отложила лесной деликатес и тихо сказала:
– Боже, как давно мы не были на «кирпичке»! Могила Хаима, наверное, совсем заросла… – Она вдруг насторожилась: – Ты почему голову дерешь?
– Зудится, – сказала Изочка. – Может быть, у меня вошки.
Вообще-то она еще вчера обнаружила, что не «может быть», а точно вошки – поймала ногтями на темени многоногое насекомое размером с тлю.
Мария перебрала Изочкины волосы и разозлилась:
– Ну вот, не было печали, нахваталась живности! Поскакала к цыганам без стыда, без памяти! Как теперь в школу пойдешь?!
Притиснув голову Изочки к подушке, она принялась истреблять вшей тонким ножом. Нож приятно расчесывал зудящие места, а когда его левая сторона прижимала насекомых к коже головы, они звонко лопались.
– Мариечка, вошки, как волосогрызки, волосы едят?
– Они едят тебя.
– Под кожу залазят?
– Сверху делают ранки и пьют кровь.
– А кого называют мандавошками? – вспомнила Изочка тети-Матренино слово.
– Что-о?! Где ты такого ужаса набралась?! Сил никаких больше нет! Этот ребенок всю мою кровь выпил! – застонала Мария. – И вшей как много, да мелкие, мелкие все, не углядишь! Пойду попрошу у Павла Пудовича керосину.
Сосед тотчас сам зашел. Стены между комнатами в общежитии из досок и, несмотря на штукатурку, слышно, если кто-то кричит и стонет.
– Что за шум, а драки нету?
– Все хорошо, – Мария повернулась к Изочке и сделала «страшные глаза». Не сказала дяде Паше, зачем ей керосин, а он почему-то не спросил. Мог бы спросить, ведь керосиновые лампы недавно заменили электрическими. Когда проводили свет, было очень интересно наблюдать за веселыми девушками-электромонтерами. Они работали, словно играли, смеясь и шутя. Расставили ролики для шнура, подвесили лампочку под потолком и установили штепсельную розетку. Маленькая лампочка так щедро светит, что все углы озаряются как днем, а новый электрический чайник кипит, стуча крышкой: «Выключите меня, выключите!»
Чтобы дочь не вертелась, Мария стала читать вслух газету. Статьи в газете были неинтересные, про какие-то планы, встречи и соревнования. Опечаленная угрызениями совести, Изочка сидела с крепко повязанной платком головой и ждала, когда несчастные насекомые задохнутся насмерть.
Керосин ужасно вонючий! У него один из тех странных запахов, к которым почему-то хочется принюхаться, а если этого запаха много, то становится противно и начинает подташнивать. Рыбий жир тоже вонючий. Правда, пахнет совсем по-другому. Миша говорил, что в школах «эту гадость» заставляют пить каждый день. Миша давно уже не школьник, но воспоминания о витамине D остались у него неприятные. А Изочке рыбий жир нравился, и нравилось вдыхать его прогорклый запах, как у не очень свежей, заветрившейся рыбы… Интересно, будут ли давать Сэмэнчику рыбий жир в деревенской школе?
