Через неделю, когда «скотский» эшелон, сверх всякой меры нагруженный переселенцами, вез убитую горем чету Готлибов по Транссибу на север, в Каунас вошли полки вермахта. Сообщение ввергло Марию в безысходное отчаяние. Она очутилась наедине с невыносимым кошмаром. Бесконечная армия шагала перед ее глазами по аллее Свободы. Под звуки знакомого еще с Клайпеды кайзеровского гимна: «Дойчлянд, Дойчлянд юбер аллес!»
[64]
войска Гитлера шли расстреливать и жечь. Солдаты поворачивались, целясь автоматами в детей Каунаса, и Мария видела лица, лишенные всего человеческого. В какой-то жуткий миг они сливались в одно гигантское рябое лицо… Только бережная любовь мужа смогла вырвать Марию из душевного паралича.
Теперь Хаима рядом не было. А Железнодорожник, отняв сына у матери, не успокоился, разыскал ненавистную женщину, чтобы свести ее с ума и осиротить второго ее ребенка.
Нависшая над дочерью угроза сиротства заставила Марию опомниться, но тело уже безнадежно онемело, и руки перестали шевелиться. Тогда она сделала единственное, на что подвигла ее сила раненого сердца: она закричала.
Глава 15
От ностальгии не лечат
Суставы и кости ныли, будто тело сплошь состояло из больных зубов. К тому же оно приросло к кровати. Казалось, если встать, не остерегаясь движений, обдерется кожа. Впрочем, Мария вообще вряд ли сумела бы подняться. Ее словно пытали недавно. Голова была пустынной и гулкой, точно земля после оледенения. Но Мария очнулась и слышала, как пульс выстукивает время с оттяжкой заржавленных часов.
Что же с нею случилось? Вчера или раньше?
Ватную тишину комнаты прорвал незнакомый мужской голос. Раздались журчание, плеск, и забряцал стерженек умывальника. Мария забеспокоилась – в доме какой-то чужой человек, все ли в порядке у нее с одеждой?
Голос осведомился:
– Вы можете сказать, сколько примерно времени ваша жена пробыла в снегу?
Чья жена? Кто кого спрашивает? О ком?
– Н-нет, – запнулся голос Павла Пудовича. – И я не муж ей. Я сосед.
– Она что-нибудь говорила?
– Только кричала. Я за дровами вышел и услыхал, как человек кричит за воротами. Да я рассказывал уже.
Мария вспомнила яркое, мелькнувшее зарницей чувство спасения и защищенности – живой, не призрачный мужчина нес ее на руках.
– Что именно она кричала?
– Без слов… Ах да, после того, как мы влили ей разведенный медицинский спирт и растирали медвежьим салом, бредила непонятно. Разобрал вроде «Каунас», что-то о железной дороге, и всё. Потом сразу уснула.
– Спирт медицинский? Откуда?
– Я в ветстанции работаю…
…И это было вчера: резкий этиловый запах, живительный огонь, мгновенно опаливший желудок, резкая боль в уголках отмирающего тела, – чудилось, кожа горит и кровь вскипает. Потом боль стала меньше, мельче – точечная, игольчатая, послышался усыпляющий рокот моря, будто к ушам приставили раковины, накатила темень…
– Вы все правильно сделали, успели в самый критический момент переохлаждения. Обморожений нет.
Незнакомый голос, видимо, принадлежит врачу. Ей вызвали врача. Стул скрипнул, на столе зашуршала клеенчатая скатерть.
– Вот рецепт и справка для выписки больничного листа, сходите сами, в регистратуре выдадут. Думаю, недельку отдохнуть не помешает. Лишь бы последствий не было. У женщины малокровие, требуется усиленное питание, витамины. Вероятно, от слабости упала.
– Она… устала очень, – трудно выговорил Павел Пудович. – Может, нервный срыв.
– Мария сильно скучает по Литве. – В робком детском голосе звучали оправдывающие нотки.
– А ты кто? – Кажется, врач только что заметил Изочку. – Тоже соседка?
– Нет, я ее дочка, просто привыкла с детства по имени маму называть.
– Если с детства, тогда понятно, – засмеялся врач. – Вы, стало быть, из Литвы?
– Там мамина родина.
– М-да, – сказал он, помешкав. – К сожалению, препаратов против ностальгии наука еще не изобрела. От тоски по родине лечит только родина, медицина тут бессильна… Что ж, смотри за своей Марией хорошенько. Ей нужен покой и уход.
Павел Пудович пошел провожать врача.
На лоб легла прохладная Изочкина ладонь, и в груди Марии защемило от прилива недавнего страха навлечь на ребенка несчастье. Тяжелыми волнами прихлынуло, вспомнилось вчерашнее: звездочка на погоне, блеснувшая в туманном свете, явление милиционера Васи в контору, паническое бегство… что-то облачное шагало позади… преследовал кто-то огромный… Бык Мороза, подумала Мария и усмехнулась краем губ.
Ну, приходил Василий в контору. Ну и что? Ничего дурного он не способен сделать. Не убьет же, в самом деле, с чего она вообразила? Павел Пудович прав, временное помешательство нашло на нее из-за напряжения нервов. Погоня, ходячий кошмар, парящие в воздухе окна – все померещилось. Все, кроме страха за дочь. Счастье, что этот страх перешиб тот, мнимый, и не дал умереть. Даже если майор каким-то образом сумеет навредить и Марии с Изочкой придется остаться на Севере, значит, надо выдернуть жала змеям-мыслям и жить дальше. Разве так уж здесь плохо? Есть жилье, стабильный заработок, люди вокруг добрые, ребенок здоров… Не слишком ли многого требует она от жизни? Как бы начальник к ней ни относился, с работы не выкинет, самому не справиться с бумажной волокитой, полностью возложенной на плечи сотрудницы. Сколько раз уже казалось, что все кончено и бороться не стоит…
Человек живет сравнениями. Крайняя юрта на Мысе Тугарина была единственной, где голод никем не поживился. По сравнению с другими юртами… А каждой ли женщине подарено счастье быть любимой так, как ее любил Хаим? Свет этой любви хранит Марию и сохранится в ней до последней минуты. Все познается в сравнении, и, получается, прав многомудрый сосед, чья неизменная доброта искупает банальность его присказок-поговорок. Нужно научиться жить, помня о том хорошем, что подарила судьба. Ведь у других и того нет. Век живи, век учись – век человеческий слагается из тривиальных истин, проверенных тысячами судеб.
Мария не давала ожиданию снова взять над нею ослабляющую власть и, как велел доктор, усиленно питалась, дивясь умению дочери готовить вкусные блюда из привычных продуктов. Изочка завела особую тетрадку, куда вклеила вырезанные из «Работницы» и «Крестьянки» кулинарные рецепты…
Бухгалтер Полушкин самолично принес зарплату, ведомость на роспись и кулек сухофруктов.
– Звонил сосед твой Никитин. Сказал, заболела сильно, не выдадите ли, мол, получку на дом, требуется витаминизированное питание. А мне сват как раз лакомство с юга отправил, дай, думаю, схожу, и не стал кассиршу тревожить. Вот урюк – не магазинский, домашний, изюм без косточек, чернослив. Гляди, какой мягкий, умеет сватья вялить, тут и витамины, и солнце южное… Ты давай быстрее поправляйся, директор без тебя как без рук. Спрашивал, может, нужно чего, лекарства редкие – достанем, говори, не стесняйся.
