– Вы знаете, в какой гостинице я остановился?
Поверенный пожал плечами, ограничившись улыбкой вместо ответа.
– А с тех пор, как он вернулся с войны?
– Его было не видно и не слышно до того самого дня… Он где-то снимал жилье. Сестра его вышла замуж, а с зятем он не ладил, так что и носа не показывал на ферму. Но в этом нет ничего удивительного. Многие из тех, кто вернулся с войны, сделались совершенно нелюдимыми.
Офицер взял этот комментарий себе на заметку. В конце концов, он ведь и сам вернулся с войны. Поразмыслив, Лантье пришел к выводу, что тоже мало с кем общается, так что людям, вероятно, кажется, что и он не без причуд.
– У него есть женщина?
– Это вопрос. Жил он один. Но поговаривали, что в деревушке, здесь неподалеку, живет девушка, вроде бы она его подружка. Ну, знаете, как бывает: люди болтают, а поди знай, что там на самом деле…
– Как ее зовут?
– Валентина. Она живет в Валлене, на окраине поселка.
– Семья есть?
– Нет, все умерли во время эпидемии кори. Ей достался небольшой надел, и она стала сдавать землю в аренду. Какой-никакой доход, а еще она плетет корзины из ивовых прутьев. Да, чуть не забыл, у нее есть ребенок.
– Сколько ему лет?
– Сдается, года три.
– От Морлака?
– Вот уж не знаю…
– Но ведь он был на фронте…
– Он приезжал в отпуск.
Лантье доел кролика. От горячего соуса и от жары у него выступила испарина. Следователь расстегнул жилет и отер лоб салфеткой. Похоже, наступает самое пекло. Лучше вернуться к себе и прилечь.
Поверенный явно уже выдал все, что ему было известно, но теперь жаждал, чтобы ему в ответ рассказали о делах государственной важности. Но не тут-то было: следователь зевнул, заплатил по счету и, откланявшись, ушел, не надев китель.
III
Кролика по-охотничьи он переварил часам к четырем. Лантье, еще сонный, вышел из гостиницы и направился к тюрьме. Теперь он достаточно хорошо знал город, чтобы двинуться напрямик и, не сбившись с пути, добраться до старой казармы.
Сначала ему показалось, что пес замолчал. Но это потому, что он подошел к площади по другой улице, с тыла. Стоило завернуть за угол, как Лантье его услышал. Похоже, лай звучал уже не так громко. Видно, пес устал. Тюремный надзиратель сказал, что пес лаял три дня напролет и замолк один-единственный раз – накануне, в тот момент, когда появился следователь.
– Он и ночью лает?
– И ночью, – подтвердил Дюжё, потирая глаза, опухшие от бессонницы.
– И что же, местные, которые живут в этом квартале, ничего не говорят?
– Ну, во-первых, в этом квартале живет не так много народу. К тому же, не в обиду вам, капитан, будь сказано, на военных здесь поглядывают малость косо. Конечно, люди говорят, что гордятся военачальниками, уважают ветеранов. Но здесь также не забыли, как жандармы забирали парней с ферм, а офицеры стреляли в тех, кто дал слабину. Знаете, все четыре года здешняя каталажка кишела типами, которые предстали перед Военным советом за то, что хотели отсидеться в кустах.
– То есть вы хотите сказать, что местные на стороне этого Морлака?
– Не его конкретно, но, поймите, он последний заключенный. И потом, эта история с собакой всех растрогала. Ночью я видел тени, подкрадывающиеся к тюрьме, чтобы покормить псину.
Следователь приказал проводить его к Морлаку. На сей раз заключенный не спал. Он был одет и читал, усевшись на полу, чтобы поймать пересекавший камеру солнечный луч, в котором плясали пылинки.
– Вижу, вы успокоились. В таком случае можем продолжить.
Лантье сел там же, где и вчера, на одну из откидных коек.
– Пожалуйста, сядьте напротив.
Заключенный медленно встал с пола, положил книгу на край койки и уселся. Сменив арестантскую робу на собственную одежду, он не так напоминал пациента психушки.
– Что вы читаете? Можно взглянуть?
Следователь наклонился, чтобы взять книгу. Это был том большого формата с потрепанными уголками и затертыми страницами. Книга, должно быть, сменила не одного владельца и не раз побывала в воде.
– Виктор Гюго. «Ган Исландец»
[5]
.
Лантье поднял глаза и посмотрел на упрямого крестьянского парня, сидевшего напротив. Ему показалось, что по лицу Морлака пробежала улыбка. Но тотчас вернулось прежнее ожесточенное выражение, злые глаза уставились в одну точку.
– Но ведь вы, кажется, не ходили в школу.
– Вот моя школа… – Обвиняемый кивнул на книгу. – Ну и еще война.
Следователь отложил книгу и сделал пометку в блокноте. Сейчас он был не расположен продолжать допрос. Его собственные литературные предпочтения сводились к древним грекам и Цицерону, Паскалю и классике. Из современных писателей он читал лишь тех, кто восхвалял Отечество, и прежде всего Барреса
[6]
. Тот поклонялся одновременно монархии и империи, то есть власти. А еще питал презрение к республике, бардом которой был Виктор Гюго.
– Итак, на чем мы остановились? – сказал Лантье, проглядывая свои заметки. – Вы находились в Шампани. За те шесть месяцев, что вы провели там, у вас были увольнительные?
– Да.
– И вы приезжали сюда?
– Да.
– Вместе с вашим псом?
– Нет. Он меня там дожидался. За ним присматривали.
– Потом вас перевели на Восточный фронт. И он последовал туда за вами?
– Наш полк сперва отправили на поезде в Тулон. Пес поехал с нами. Я был уверен, что тут все и кончится. Пока мы базировались в населенных пунктах, еще куда ни шло. Но порт совсем другое дело. В Арсенале морские пехотинцы объявили войну бродячим собакам и без колебаний стреляли по ним. Так что на второй день пес пропал с пристани.
