– Мы с Александром Валерьевичем, – строго сказала Раиса, – наверное, немного старомодны.
Жена генерала Кабанова все еще парилась.
– Нет, что вы, вы очень милы и современны.
Но вот Ольга, жена Кабанова, – шепотом добавила Станислава, – она старомодна, другое поколение.
Как можно комплексовать по поводу собственного тела? Как можно с этим жить? – недоумевала манекенщица. – Мы только что о вас говорили, – воскликнула Станислава, лишь только сорокапятилетняя Ольга вышла в предбанник.
Уточнять, о чем именно говорили женщины, Ольга не стала. Она неодобрительно посмотрела на открытую дверь и тяжело опустилась в кресло.
– Я так за своего Гришу боюсь, – призналась она, – зачем ему в политику лезть? Он у меня совсем не интриган.
– Можно подумать, наши мужья интриганы! – засмеялись женщины.
– Не знаю, как кто, а Гриша привык всегда честно и напрямую говорить.
Заслышав голос своей жены, генерал Кабанов занервничал. Это не укрылось от наметанного взгляда Нестерова. Он еле заметно улыбнулся. Виктор Николаевич никогда не понимал мужчин, испытывавших душевный трепет перед своими женами. Он-то Станиславу выдрессировал так, что она и слова поперек ему сказать не могла.
Когда шашлыки уже зарумянились, мужчины переговорили о деле и могли позволить себе расслабиться. В ход пошла водка, как раз к приходу женщин они успели выпить пол-литра на троих. На улице компания просидела до самого заката, пока наконец не налетели комары и не заставили отдыхающих перебраться в дом. Там приятное времяпрепровождение и было продолжено.
Тыкая вилками и ножами в экран телевизора, мужчины обсуждали последние новости. Как ни странно, на экране телевизора, по мнению собравшихся, за весь вечер не появился ни один достойный человек. Все были или взяточниками, или дураками, или теми и другими вместе. Не пощадили даже дворника, случайно попавшего в объектив телекамеры.
Тот, по мнению Станиславы, был просто уродом, недостойным жить.
Даже Кабанов, заявивший по приезде, что сегодня же вернется в Москву, подобрел настолько, что позволил Скворцову уговорить себя остаться на ночь.
Комнат в доме хватало.
Когда за полночь все разбрелись по спальням, Скворцов спустился на кухню и достал из холодильника недопитую бутылку водки. Ему казалось, что выпил он сегодня непозволительно мало.
Неслышно появился генерал Кабанов, заглянул в гостеприимно приоткрытую дверь и тут же расплылся в улыбке:
– Я так и знал, что ты, Александр Валерьевич, спустишься.
Не дожидаясь приглашения, генерал завладел початой бутылкой и двумя рюмками. Он почти никогда не позволял другим разливать спиртное в своем присутствии. Быстро и аккуратно наполнил рюмки до краев – так, что в руки взять страшно, обязательно обольешься, а затем ловким движением опрокинул рюмку в рот и тут же оглянулся на дверь, ведущую в коридор, не вышла ли посмотреть жена.
Кабанов повертел в руках пустую бутылку, словно в ней могло еще что-то появиться, и с тяжелым вздохом отправил стеклотару под стол.
– У меня еще есть, – напомнил Скворцов.
– Я и не сомневался, – шепотом произнес Кабанов и тут же состроил гримасу.
Он понимал, что если разопьет сейчас бутылку со Скворцовым на двоих, то тормоза отъедут, и он, как настоящий генерал, начнет резать приятелю правду-матку с плеча. Но выпить хотелось, аж сводило скулы.
Жирное мясо, салаты стояли где-то в районе кадыка и никак не хотели опускаться ниже. Скворцов почуял слабину генерала. Он понимал, что смущает Кабанова, но ему хотелось услышать от него правду.
– Выпьем? – Скворцов вытащил из морозилки бутылку водки и поставил ее на стол.
Кабанов зажмурил глаза, облизнулся, собрал в кулак всю волю и несколько мгновений медлил, не в силах провернуть язык в пересохшем рту.
– Не буду!
– Ну, ты даешь! – восхитился бывший депутат, бывший министр.
– Настоящий мужчина должен уметь говорить «нет», – сказал генерал и ударил кулаком по столу.
Его лицо побагровело, Скворцов даже испугался, не хватит ли сейчас Кабанова удар.
Хозяин дома сообразил: такого напряжения долго гость не выдержит. Если бутылка еще минуту простоит на столе, то генерал потеряет сознание, как терял его Гай Юлий Цезарь, отказываясь от императорской короны, которую принесли ему сенаторы.
Тогда ушлый политик Скворцов решил действовать от обратного.
– Мое дело предложить. Не хочешь… – и он картинно взялся за горлышко бутылки, а другой рукой за ручку холодильника, словно бы всерьез собирался спрятать водку в леденящий холод.
Генерал, не открывая глаз, перехватил руку Скворцова.
– Стоп машина, – выдохнул Кабанов, – будем пить. Если что на стол поставлено, назад убирать нельзя, – тут же придумал он выгодную для себя народную примету.
– Нестерова позовем, – предложил Скворцов.
– Он не пойдет, бизнесмен долбаный! Ему завтра договора подписывать. Ты же видел, как он сачковал за столом. Он не мужик, – резко произнес Кабанов. – Настоящий мужик никогда себе вместо водки минералку в рюмку не нальет.
– У него жена молодая, – с завистью произнес Скворцов.
– И твоя не старая.
Кабанов хватил рюмку и качнулся на задних ножках венского стула. Тот жалобно взвизгнул, но тушу генерала выдержал.
Если бутылка открыта; ее непременно допивают до конца, во всяком случае настоящие мужчины, и делают это быстро, пользуясь темнотой и тем, что жены их еще не хватились. Бутылка незаметно опустела, Кабанов даже не поверил собственным глазам, заподозрив, что Скворцов схитрил.
Александр Валерьевич глянул в глаза генералу и понял, что тот еще не дошел до кондиции, чтобы резать правду-матку.
– У меня еще «тыкила» есть, – сообщил бывший депутат.
– Это что за дрянь? Я только беленькую, – сообщил генерал.
– Она беленькая, тоже водка, но из кактуса выгнанная, мексиканская.
Кабанов задумался, словно решал сложную тактическую задачу:
– Покажи.
Исчезнув на полминуты, Скворцов вернулся с пузатой бутылкой. Кабанову сам вид посуды не понравился, он предпочитал классические формы.
По его мнению, бутылка обязана быть круглой, как снаряд.
– Баловство, – сообщил Кабанов, разглядывая этикетку с мексиканцем в сомбреро. Латинские буквы он вообще не умел читать, хотя и закончил академию с отличием.
– Зато – сорок градусов.
Пока генерал размышлял и колебался, Скворцов налил себе граммов пятьдесят «тыкилы», лизнул руку, посыпал мокрое место солью, выдохнул воздух так сильно, что легкие чуть не слиплись. Одним глотком он выпил «тыкилу» и тут же жадно слизал соль острым бледно-розовым языком. Кабанов, склонив голову набок, изучал Скворцова, в душе полагая, что приятель тронулся рассудком.
