– Что, правда?
Что-то у меня подозрения насчет его деловой хватки и коммерческих стандартов.
– Ну, в основном это метафора, но мне кажется, ты этого не понимаешь. На. – Он протянул мне шоколадку в зеленой обертке, и я отломила кусок: – Короче, я, возмечтав о карьере шефа-кондитера, стал яблочной шарлоткой в глазу отца. Это еще одна неудачная метафора, намекающая, что папаша далеко не в восторге от моих карьерных устремлений. Равно как и от моих оценок по всем предметам, кроме уроков труда.
– Ты плохо учишься? – спросила я.
После признания Колбасы у меня возникло множество вопросов. Большой тест Томаса Алтропа! Прошло пять лет, плюс я так долго молчала! Желание использовать рот – спрашивать, говорить и смеяться – было освежающе приятным, как первые раскаты грома наползающей грозы.
– Основной специальностью я выбрал выпечку – о, слышала, я сказал «выпечку», а не «пироги»! Канада понемногу сдает позиции. С оценками все в порядке, но маффины вместо колледжа – это, по мнению отца, провал. – Томас говорил непринужденно, но за его словами чувствовалось напряжение. Могу себе представить реакцию мистера Алторпа на несуразный план насчет булочной-кондитерской.
– Поэтому твои родители и разводятся? – Я откусила кусочек шоколада.
– Так-перетак, Го, – сказал вдруг Томас на чистом, как завтрак, английском. – Я балдею от твоей тевтонской деликатности! Вот что было раньше, курица или яйцо? – Он с несчастным видом уставился в миску, пальцем надрывая пакет муки. – Они и так постоянно ссорились; моя показательная одиночная отсидка после уроков уже ничего не решала. Она стала лишь проводником – или надо сказать катализатором? Отец вышел из себя, когда мать неожиданно встала на защиту моей будущей кондитерской – я покорил ее своими шоколатинами.
– Она хочет, чтобы ты жил с ней в Холкси? Но разве твой папа не пытался удержать тебя в Торонто?
– Жить в Холкси… – Он замолчал.
Тишина разрасталась, заполняя кухню. Мой рот снова будто оказался набит камнями, и я запихнула туда оставшийся шоколад, чтобы прогнать этот вкус.
– В Канаде вовсе неплохо, – признал Томас. – Но и не супер. Так, серединка наполовинку, каша маленького медвежонка, которая самая вкусная. Мать все равно планировала вернуться в Англию, а тут мне представилась возможность приехать, выбросив из жизни все эти неловкие годы. Признаюсь, мне было любопытно.
– В смысле?
Он выставил кулак с отставленным мизинцем. Наш детский сигнал, обещание, салют и тому подобное. Я нечаянно проглотила весь шоколад, но кулака не подала. Не могу. Пока не могу. Некоторое время мы сидели не шевелясь, затем Томас произнес:
– В смысле тебя.
На этот раз мы очень долго разглядывали потолок и стены. Уверена, у Томаса была тысяча причин вернуться в Холкси, и я только одна из них. Но это признание, поэтому я сочла нужным ответить на него своим признанием – в форме вопроса:
– Томас… Когда ты уехал, почему ты так и не написал? Только не начинай спрашивать меня о том же, потому что мне нужно знать. Ты же… просто исчез.
– Я понимаю, тебе нужна единственная веская и судьбоносная причина, – сказал он, снова усаживаясь на стул и положив руки на колени. – А скучная правда заключается во множестве мелких причин. Я же не знал ни твоего электронного адреса, ни телефона – когда мне хотелось с тобой поговорить, я всегда пролезал через дыру в заборе. Кроме того, я не знал, где взять марок. До Нью-Йорка мы добирались восемь часов, там остановились в гостинице, и родители с меня глаз не спускали из-за нашей клятвы на крови. В Торонто отец взвалил на меня миллион дел по дому, надо было записываться в школу, потом мать заставила подстричься, потому что в первый день в новой школе все должны обалдеть от твоего облика средневекового монаха. – Томас начинал кипятиться – руки снова залетали в воздухе. – Отец держал свой кабинет на замке, а когда выдвижной ящик на кухне наконец наполнился скрепками, марками, комком аптечных резинок и карандашом с маленьким троллем на конце, я сел писать, но знаешь, что я заметил? Прошло уже больше месяца, а ты так и не написала мне.
Я не могла поверить, что все так просто. Все это время я думала, что его молчание – одностороннее решение и огромное предательство. Мне не приходило в голову, что это абсолютно в духе Томаса – двенадцатилетнего, неорганизованного и упрямого. Плюс география. Стали бы последние пять лет другими, если бы я сама написала ему?
Был бы другим последний год?
– В расчете? – Томас протянул мне ладонь.
– Ладно, разрядка напряженности, – согласилась я и пожала его руку.
Послышался треск статического электричества, и вдруг Умляут принялся тереться о мою щиколотку. Я и не знала, что он в кухне. Томас и я разжали руки, когда котенок вспрыгнул мне на колени.
– Я искала твой имей, – призналась я. Умляут описывал восьмерки, ходя по мне и урча, как мотор. – И не нашла. Ты писал на электронный адрес «Книжного амбара»? Там ничего нет – может, папа стер.
– Нет, я писал на твой адрес.
Хм. Кто-то сильно заблуждается, и это не я. У меня нет собственного ящика.
Одно время осенью я безвылазно сидела онлайн и смотрела обновления статуса Джейсона, общавшегося со всеми, кроме меня. Я знала: надо терпеливо ждать встречи, но смотреть, как его жизнь бодро бьет крылышками в реальном времени, было как брызгать лимонным соком на порез от бумаги, поэтому я вообще перестала заходить в Интернет, отключила уведомления и стерла все профили. Я ждала.
Я уже хотела сказать Томасу, что у меня нет электронного адреса, что та, кому он послал письмо, находится не в этой реальности, когда
время
снова
перезагрузилось.
Умляут успел куда-то смыться, Томас не сидел на стуле напротив, а отправлял что-то в духовку и спрашивал через плечо:
– Хочешь посмотреть телевизор?
– Уже поздно. Я пришла свет выключить, – пробормотала я, вставая. Теория струн мне нравится чисто теоретически, а не в собственной кухне среди ночи. Чары разрушились. Я ищу возможность как-нибудь поправить, иначе прожить прошлое лето, а не события пятилетней давности. – Может, в другой раз…
Я ожидала, что Томас поднимет шум или издаст цыплячий писк в знак того, что я трусиха, но когда я пошла к двери, он зевнул и потянулся – мышцы взбугрились под рукавами кардигана.
– Ты права, у нас все лето впереди, – сказал он, прислонясь к духовке. Я помахала ему на прощание. – Масса времени.
Уже светало. Получается, мы с Томасом проговорили всю ночь. По дороге в пристройку мне попался Нед.
– Гротс, – официально кивнул он и невозмутимо сблевал в кусты.
Лежа на кровати, я думала о словах Томаса, что у нас масса времени. Это неправда, но приятно слышать. Я записала это на стене и наконец уснула. Снились мне шоколад и лаванда.
