— И долго мне еще ждать?
— Трудно сказать. Ты восстанавливаешься быстро, но с другой стороны мы не можем контролировать процесс полностью, ты какой-то закрытый, ни я ни два других наших знахаря не смогли тебя просветить полностью. Так что ты загадка, с тобой ни в чем нельзя быть уверенным. Но если все будет идти также, как идет, уже через два-три дня восстановление завершится.
— Так быстро?
— Ну мелкие последствия останутся, но с ними ты сможешь справиться и без нашей помощи. То есть больничный режим не понадобится.
— Хорошо бы. Скучновато тут у вас. Ни компа, ни телека, будто в тюрьму попал.
— Посторонние впечатления вредят восстановлению, здесь очень важна сосредоточенность, тебе это уже объясняли.
— А Шуст говорит, что это суеверия.
— Это доказанный медицинский факт. Чем меньше источников раздражения, тем быстрее идет восстановление. Мы ведь с тобой уже это обсуждали.
— Я помню, но все равно неприятно. Еще немного и начну в потолок выть, тоска беспросветная, спасибо, что хоть ты со мной говоришь иногда.
— Ты в клинике единственный мой коллега, преступно такого игнорировать.
— Коллега?
— Я о том, что ты пациент со стороны, я нанята по контракту тоже со стороны. Ни у тебя, ни у меня нет местного гражданства, так что в чем-то коллеги.
— Что за гражданство?
— Привыкай к цивилизованным стабам, во многих из них действует система гражданства, местами она строгая.
— Паспорта дают? — ухмыльнулся Карат.
— И паспорта в том числе, — серьезным голосом ответила Грета.
— Не шутишь?
— Какие тут могут быть шутки? Без паспорта или оформления вида на жительство ты ограничен в правах. Тебя даже не пустят в некоторые развлекательные заведения. Сложности почти во всем, и некоторые могут до бешенства довести.
— Например?
— Ну… Ты не можешь носить с собой заряженное оружие, да и незаряженное не разрешено проносить в центральный район.
— Бред какой-то. Как можно в Улье оставаться без оружия?
— Здесь, в городе, абсолютно безопасно.
— В Кумарнике тоже так говорили, в итоге я там чуть без ног не остался.
— Здесь иначе. Здесь все иначе. Этот стаб не так велик, как многие, но в нем сложно получить гражданство. К тому же этого мало, полным гражданином можно стать лишь спустя три года, и это звание надо еще заслужить.
— Для Улья — многовато лет.
— Если устроиться так как я, на спокойном месте, почти без выходов, это несложно. И выгодно, ведь полный гражданин имеет право на собственный дом, бесплатную медицину, обеспечение основных личных потребностей. Да там длинный список. А еще есть привилегированные граждане и элита, но туда простым людям вообще нереально попасть.
— Да тут прямо-таки кастовая система.
— Хорошо сказал, — почему-то нахмурилась Грета. — Касты. Настоящие касты. Кто успел в самом начале попасть в нужный список, теперь живет горя не зная. Кто не успел, уже не успеет. У тебя точно нет других жалоб?
— Все то же самое — скучно.
— Если тебя развлекают разговоры, могу слегка обрадовать.
— Чем? Решила поболтать подольше?
— Не совсем. Речь идет о другом собеседнике.
— Надеюсь, ты не о Краповом? Я не уверен, что эта каменная статуя умеет говорить.
— Я тоже, — улыбнулась Грета и серьезным тоном добавила: — В стабе есть что-то вроде своей службы безопасности. К новеньким у них особое внимание, сам понимаешь, и с тобой хочет пообщаться один из сотрудников. После того, что случилось в Кумарнике, ты многим интересен.
— Шуст говорил, что его уже обо всем расспросили двадцать раз.
— А теперь твоя очередь.
— И когда разговор?
— Если ты готов, прямо сейчас могу позвонить.
— У вас и телефоны есть?
— Своя станция сотовой связи.
— Круто устроились.
— Привыкай к большому стабу. Так что, можно звонить?
— Можно.
* * *
— Здравствуй, Карат, — с порога произнес высокий светловолосый мужчина.
Улыбка на его лице выглядела на редкость неестественной, ее будто вырезали из розовой резины и небрежно приклеили.
— И тебе привет, не знаю кто.
— Меня зовут Смит. Просто Смит.
— Странное имя для русскоязычного стаба.
— Ну ты же наверное знаешь, что прозвище себе выбирать нельзя.
— Женщины могут.
— Слабому полу у нас многое прощается. Кстати — напрасно. Современные женщины сильнее чем мы пострадали от последствий навязывания масскультуры. В массе своей они или до отвращения безвкусны, или пребывают в плену бесконечно далеких от реальности заблуждений касающихся того, что именно приятно мужчинам. В итоге называют себя так, что иной раз едва от хохота не сгибаешься, а это нехорошо, ведь дешевый юмор плохо сочетается с романтикой. Как твое самочувствие?
— Не знаю. Но ваши лепилы говорят, что через два-три дня смогу отсюда выкарабкаться.
— Лепилы? Интересным словом ты наших лекарей назвал.
— Давай уже прямо спроси, не доводилось ли мне посиживать в неких весьма отдаленных местах. То есть не чалился ли я.
— Мне больше нравится выражение «топтал зону». Прямо-таки зримые животные ассоциации воображение вырисовывает. Но нет, спрашивать не стану. Все, что было в прежней жизни, в ней и осталось, не обязательно это поднимать.
— Но вашей братии такие подробности биографии очень интересны, не так ли?
— Упоминая нашу братию ты, выражаясь сухим языком воровской малявы, подразумевал ментов-мусоров? Не отвечай, и так понятно. Карат, я всего лишь человек который помогает поддерживать порядок на территории, где люди пытаются придерживаться человеческих законов. Скажи мне в прежней жизни, что стану одновременно ментом и контрразведчиком, ни за что бы в такую чушь не поверил. Рекламой до Улья занимался, такой вот непредсказуемый зигзаг судьбы.
— А я занимался буровыми работами, и контингент у нас самый простой, в том числе из бывалых. Тех самых — топтавших зону. Регион у нас такой, своя кадровая специфика. Плюс, как заметил по Кумарнику, блатные словечки у многих рейдеров в чести, а мне приходится соответствовать. Образ жизни навязывает свою лексику.
— Да, язык у большинства скатывается до примитива. Ну так и жизнь у нас простая, лишние сложности не нужны. Я как раз о Кумарнике и хотел с тобой побеседовать.
— Спрашивай. Да только вряд ли что-нибудь новое услышишь, ведь Шуст уже все рассказал, скрывать ему нечего.
