– Простите, Ирина! Не осуждайте и не сердитесь, прошу вас! Знаете, как в жизни бывает…
Да по всякому бывает, – продолжил Владислав после небольшой паузы. И встречи случайные, и расставания… Спутники и попутчики, – усмехнулся он, вспомнив их вчерашний разговор.
– Словом… Я оставлю вам свой телефон? Ну, если вдруг?
Ирина подняла глаза и отрицательно покачала головой:
– Нет, Владислав! Не нужно! Тут дело не в вас, поверьте! Честное слово – не в вас! Просто… все это глупость какая-то! И вчерашняя ночь, и коньяк, и мои откровения!.. Поверьте, я знаю, как в жизни бывает! И как не бывает – увы, тоже знаю!
И не придумывайте себе ничего! Я вас очень прошу! Сказки, знаете ли… Они остались в далеком детстве!
И посему… Посему мы с вами будем жить дальше так же, как и жили! Ну, в смысле, я… – совсем смутилась Ирина. – Потому что привычка… Заботы… Они мои – понимаете? Только мои! Вот внук должен родиться! Мой внук, понимаете? И вы тут совсем ни при чем! И жизнь моя – привычная, обыденная, размеренная, скучная, обывательская, одинокая и городская – только моя! И мне в ней… привычно! И даже комфортно! Я к ней привыкла и отвыкать не хочу! Да и на приключения всякого рода меня никогда не тянуло – вы уж простите! Не из фантазерок я и не из мечтательниц. Не из авантюристок…
В общем, вы меня поняли! И не обиделись, очень надеюсь! Так что давайте без «вдруг» и без «если» – согласны?
Владислав вздохнул, развел руками и согласно кивнул. Попрощался и пожелал ей всего наилучшего:
– Самое главное – здорового внука! – улыбнулся он и вышел за дверь.
Лицо Ирины горело. А руки были холодными. Как лед…
И чего это я так разволновалась? – удивилась она. – делов-то… Ну, слава богу, что объяснились, что не обиделся. Неплохой вроде мужик. Впрочем, много я в них понимаю?! Опыта у меня… С медную копейку. Ну, да ладно!..»
Неловкость почти прошла. Ирина подкрасила глаза и губы, надела плащ и стала смотреть в окно. Поезд медленно тащился по окраине города, подбираясь к вокзалу.
В вагоне началась суета: люди спешили вынести вещи. Кто-то шумно прощался. Вдруг неожиданно включилось радио. Хмурая проводница быстро прошла по коридору.
Наконец Ирина увидела сына. В сердце словно раскрылся цветок. Сын стоял на перроне и пристально вглядывался в окна вагонов.
Ирина отчаянно замахала рукой, и сын, заметив ее, заулыбался.
Они долго стояли обнявшись. Ирина уткнулась в плечо сына и замерла, почувствовав знакомый, самый любимый запах.
Он подхватил ее чемодан, и они пошли к выходу, продолжая держать друг друга за руки.
У выхода Ирина обернулась. Красная Шапочка шла по перрону одна, надвинув почти по глаза свою дурацкую шапку. Из-под шапки, словно лисий воротник, кудрявились ее золотистые волосы.
Владислав стоял возле урны, пытаясь на ветру закурить сигарету.
Ирина быстро повернула голову в сторону – только не встретиться взглядами! Почему-то она смутилась, вздрогнула и, плотнее прижавшись к сыну, прибавила шагу.
В машине болтали о том о сем. И сын, смущаясь, признался, как он ее ждал.
Невестка встречала на пороге: смешная, с острым – «яичком» – животиком, закутанная в огромную шаль.
Они обнялись. Потом пили чай, обсуждали семейные дела.
Решили, что после дневного отдыха – «ты, мам, с дороги» – поедут в гости к сватам.
Отведенная ей комната была маленькой и уютной. Тронула ваза с тюльпанами. «Сын постарался!» – догадалась Ирина.
Она укуталась поуютней, поджала под себя ноги, свернувшись колечком, – поза, любимая с детства. Закрыла глаза и подумала, что она очень счастлива. Нет, правда! В ней нуждаются. Она нужна! А это значит, что не одинока!
Разве дозволено быть одинокой, имея детей?
Какая там личная жизнь?.. Дети, внуки, работа…
Нет, он хороший мужик! Это же видно! Ну, или выглядит таковым… Так хочется верить, что есть на земле хорошие мужики. Остались еще. И Владислав – среди них.
Она все правильно сделала. Совершенно ни к чему. Уверена! Хотя… И молодец, что не взяла телефон. Меньше будет соблазнов.
Ирина вздохнула, словно жалея о чем-то, и быстро уснула.
Вечером собирались в гости. Она открыла свою сумочку, чтобы достать пудреницу и помаду.
Из бокового кармашка выпал листок бумаги.
На нем были написаны номер телефона и три слова: «Ну, если вдруг…»
Сердце екнуло и часто забилось. Ирина почувствовала, как ее слегка бросило в жар. Посмотрела на дверь, быстро сунула бумажку обратно в сумочку и… улыбнулась.
«Ну, если вдруг…» Смешно! И не безнадежно, ведь так?
То странное лето
Нет, так не бывает! Так быть не должно! Говорят, жестокость судьбы людей озлобляет. И уж никак не прибавляет душевности.
Впрочем, она и не озлобилась. Просто рассыпалась.
Тогда вообще все было довольно паршиво. Жизнь изменилась до неузнаваемости. Девяностые годы… Не все удержались под напором ветра перемен. А ветер был ураганным! Многие ломались… Особенно мужики. Бабы – они ведь народ живучий. Крути их, ломай! Сгибай пополам! А им – хоть бы хны! Хотя нет, какое там «хны»?!
…Она тоже попала под эти лопасти. Но устояла. Не перемололо в муку.
Бабушка почти три года безнадежно болела. Все понимали – возраст… Но принять это было непросто. Бабушка, на которой держалась вся семья! Ни она, Ольга, ни ее мать, Елена Николаевна – единственная дочь бабушки – никогда не знали ни магазинов, ни готовки, ни стирки. Бабушка Антонина Васильевна всю свою долгую жизнь тащила тяжелый воз на себе. Дочь Леночка была объявлена больной и несчастной: сердечница, ранняя вдова, женщина тонкой организации, слезливая, утонченная, экзальтированная…
Елена Николаевна за все переживала отчаянно. Сразу укладывалась в постель, бледнела лицом, замирала и в тот же миг переставала принимать пищу.
Бабушка Тоня крутилась вокруг нее, ставила ей компрессы на голову, отпаивала валерьянкой и сладким чаем.
Тут же вызывался врач из поликлиники, и Леночке выписывался больничный.
– Пропадете вы без меня! – ворчала бабушка, надевая в прихожей старенькое драповое пальто. – Вот помру и… И вы следом за мной?..
Поворчав, бабушка отправлялась в магазин. Или в аптеку – Леночке требовались лекарства. Много лекарств.
Тогда, в девяносто втором, бабушка и слегла. Елена Николаевна ушла с работы – за бабушкой требовался уход. Уход был сложным: грузная бабушка и хрупкая мама. Мама могла накормить, дать лекарство, поправить подушку.
А вечером, когда Ольга возвращалась с работы, совместными усилиями Антонину Васильевну мыли, обтирали, переодевали и перекладывали с бока на бок – боялись пролежней.
