Никто почти не интересовался самочувствием Хорхе, жестокость одолела милосердие. Донья Пепа, Нелли и донья Росита во главе с сеньорой Трехо вознамерились с утра пораньше проникнуть в каюту покойного, дабы совершить различные обряды, на которые так падка женская некрофилия. Атилио, уже выдержавший яростное сражение с семейством, догадался об их намерении и решительно встал на защиту двери. На резкое требование сеньоры Трехо пропустить их, дабы они могли исполнить христианский долг, он ответил фразой: «Идите в баню», смысл которой не оставлял сомнений. А на жест сеньоры Трехо, как бы собиравшейся дать ему пощечину, он ответил своим жестом, таким выразительным, что достойная сеньора, уязвленная в самое святое, отпрянула, лицо ее пошло красными пятнами, и она закричала, призывая супруга. Но поскольку сеньор Трехо куда-то запропастился, дамы ретировались, Нелли — заливаясь слезами, донья Пепа и донья Росита — в ужасе от поведения своего сына и будущего зятя, а сеньора Трехо — полыхая крапивницей на нервной почве. Завтрак выглядел напряженным перемирием, пассажиры искоса наблюдали друг за другом, все время неприятно ощущая, что «Малькольм» встал посреди моря, иначе говоря, плавание прервалось, что-то должно произойти, и хорошо бы знать, что именно.
За столик к смутьянам подсел Мохнатый, Рауль жестом позвал его, едва он показался в дверях. Лицо Мохнатого осветилось счастливой улыбкой, и он поспешил к друзьям. Нелли опустила глаза так, что едва не коснулась гренок, а ее мать сделалась пунцовой. Мохнатый сел к ним спиной, между Паулой и Раулем, которых эта картина несказанно забавляла. Лопес, с крайней осторожностью жевавший бисквит, подмигнул ему незаплывшим глазом.
— По-моему, ваше семейство не в восторге, что вы присели к зачумленному столику, — сказала Паула.
— Я пью молоко там, где хочу, — сказал Атилио. — Надоели они мне, всю плешь проели.
— Действительно, — сказала Паула, передавая ему хлеб и масло. — А сейчас мы присутствуем при торжественном явлении публике сеньора Трехо и доктора Рестелли.
Надтреснутый голос дона Гало прорезал тишину, словно выскочила пробка из бутылки шампанского. Он рад, что друзьям, как видно, все-таки удалось соснуть пару часов после неслыханной ночи, когда их держали как узников взаперти. Он лично не мог сомкнуть глаз, несмотря на то, что принял двойную дозу бромурала. Но у него будет время отоспаться, после того как выявят виновных и примерно накажут нечаянных пособников этой чудовищной выходки.
— Что сейчас начнется, — пробормотала Паула. — Карлос и ты, Рауль, держите себя в руках.
— Ну и ну, — приговаривал Мохнатый, прихлебывая кофе с молоком. — Какую бодягу разводят.
Лопес с любопытством смотрел на доктора Рестелли, но тот воздерживался взглянуть ему в глаза. От столика, где сидели дамы, послышался властный окрик: «Освальдо!» — и сеньор Трехо, направлявшийся было к пустому стулу, разом вспомнил о своих обязательствах, резко переменил курс, подошел к столику смутьянов и остановился перед Атилио, который, откусив слишком большой кусок бутерброда с повидлом, трудился-пережевывал его.
— Позвольте узнать, молодой человек, по какому правы вы вздумали не пустить мою супругу в… ну, скажем, к одру усопшего?
Мохнатый наконец проглотил хлеб с видимым усилием — казалось, кадык, того гляди, выскочит.
— Мамочки родные, — сказал он. — Да им одного надо — нервы помотать.
— Что вы сказали? Повторите!
— Замнем для ясности, — сказал Мохнатый и, сложив пальцы левой руки в известную фигуру, сунул под нос сеньору Трехо. — Или хотите, чтобы я разозлился всерьез? Мало вас наказали? Зря сидели взаперти с засранцами?
— Атилио! — добродетельно увещевала Паула, в то время как Рауль еле сдерживал смех.
— Ну уж нет! Хотели — пусть слушают! — гаркнул Мохнатый так, что тарелки звякнули. — Шайка вонючек, болтуны пустые, воду в ступе толкли, а парнишка помирал, ведь помирал же! А вы — что? Хоть пальцем шевельнули? За доктором пошли? Мы пошли, чтоб вы знали! Мы, вот этот сеньор, и вон тот сеньор, которому морду разукрасили! И еще сеньор… да, тот… а после хотите, чтобы я пускал в каюту всяких…
Он замолчал — не мог продолжать от волнения. Лопес взял его за руку и пытался усадить, но Мохнатый противился. Тогда Лопес тоже поднялся и встал лицом к лицу с сеньором Трехо.
— Vox populi, vox Dei
[92], — сказал он. — Идите завтракайте, сеньор. А вы, сеньор Порриньо, воздержитесь от комментариев, равно как и вы, дамы и барышни.
— Неслыханно! — возопил дон Гало, под дружный хор женских стонов и причитаний. — Давят грубой силой!
— Надо бы всех вас перестрелять до одного! — закричала сеньора Трехо, откидываясь на спинку кресла.
Услышав столь откровенно высказанное желание, публика примолкла, заподозрив, что зашли слишком далеко. Завтрак продолжался под глухое перешептывание, да иногда просверкивал гневный взгляд. Персио, который всегда опаздывал, вдруг появился у столика и подсел к Лопесу.
— Какой парадокс, — сказал Персио, наливая себе кофе. — Агнцы обернулись волками, партия мира стала партией войны.
— Поздновато, — сказал Лопес. — Теперь им бы лучше сидеть по каютам и ждать… хотелось бы знать — чего.
— Тоже не выход, — сказал Рауль, зевая. — Я вот пытался заснуть, да ничего не получилось. Лучше уж под открытым небом, на солнышке. Пошли?
— Пошли, — согласилась Паула и уже собиралась встать, но не встала. — Tiens — смотрите, кто пришел.
Сухопарый сдержанный глицид с пегим ежиком волос смотрел на них, стоя в дверях. Чайные ложечки легли на блюдца, некоторые стулья развернулись вполоборота к двери.
— Добрый день, дамы, добрый день, сеньоры.
— Добрый день, сеньор, — тихо проблеяла Нелли.
Глицид провел рукою по волосам.
— Прежде всего хочу сообщить вам, что врач только что осмотрел больного малыша и нашел, что ему гораздо лучше.
— Потрясно, — сказал Мохнатый.
— От имени капитана довожу до вашего сведения, что известные вам ограничения, вызванные соображениями безопасности, после полудня отменяются.
Никто ничего не сказал, однако жест Рауля был так красноречив, что глицид не мог не ответить на него.
— Капитан выражает сожаление по поводу того, что недоразумение стало причиной прискорбного случая, однако следует понять, что «Маджента Стар» не несет за это ответственности, тем более что, вам прекрасно известно, речь идет о в высшей степени заразном заболевании.
— Убийцы, — четко проговорил Лопес. — Да, то, что слышали: убийцы.
Глицид провел рукою по волосам.
— В подобных обстоятельствах некоторые нелепые обвинения объясняются излишними эмоциями и нервным напряжением, — сказал он и пожал плечами, давая понять, что вопрос исчерпан. — Прежде чем уйти, хотел бы предупредить вас, что, по-видимому, вам следует собрать вещи.
