– Со всеми материальными последствиями, – хмыкнув, заверил меня архиепископ. – Так вот, все эти несколько недель люди Льва только и делали, что махали перед лицом короля Карла этой самой грамотой. Хотя нам известно, что это фальшивка. Подделка, изготовленная неким хитромудрым писцом для папских анналов.
Я промолчал, вспоминая между тем отзывы Павла о лукавых и своекорыстных устремлениях папских крючкотворов. Арн подошел к столу и, взяв с него какую-то подготовленную записку, вручил ее мне.
– Это отнесешь в казначейство, – указал он. – Разрешение на тысячу солидов из того, что осталось от аварской сокровищницы. – Он язвительно улыбнулся: – Весьма кстати. Если тебе удастся отследить того мастера, то эти монеты он переплавит на изготовление копии кувшина.
Вставая с табурета, я болезненно поморщился. Надо же, любое шевеление словно пробуждало новый источник боли!
– Когда будет встреча с человеком, которого мне сопровождать в земли Аварии? – поинтересовался я.
Судя по взгляду, архиепископ счел мой вопрос за глупость.
– Разумеется, на выезде. К аварам вы оба отправитесь, как только мой секретарь подготовит чистовик письма с просьбой о содействии, что я составил маркграфу Баварии Герольду. Письмо предназначено лично ему, так что смотри, чтобы оно ненароком не попало в чужие руки.
Второй раз за истекшие сутки меня пробрало неуютное чувство, будто я являюсь пешкой в некоей большой игре, которую архиепископ не желает подвергать огласке. Маркграф Герольд является близким доверенным лицом короля и крупным землевладельцем, к тому же женатым на сестре Карла. Именно ему король поручил в свое время усмирить приграничную провинцию, включающую в себя ныне покоренные аварские земли, а затем доверил и править ею. Если же маркграф Герольд так или иначе входит в замыслы архиепископа Арна, то это значит, что я вовлечен в наиважнейшие дела государства.
Хромая к двери, я подумал: быть может, надо было сказать архиепископу, что старший из моих мучителей говорил на франкском с заметным акцентом. Хотя акцент в установлении личностей помощник слабый: в Падерборне добрая половина людей изъясняется на своих местных говорах, а по речи того негодяя до сих пор неясно, откуда он может быть родом. Но эту подробность я намеренно утаил, не желая признаваться даже себе, насколько я был ограничен и глуп, полагая, что мне хватит ума избежать опасностей, о которых меня предупреждал мой друг из Рима, бывший номенклатор.
Это свое заблуждение я понял, лишь когда очутился на земле с замотанной в плащ головой, а туловище мое лупили жгучими и изуверски точными ударами. Своему сообщнику тот негодяй сказал, что, дескать, подтвердить правильность выбора жертвы им не хватает света. Видимо, он имел в виду мои глаза, которые и впрямь разного цвета: один голубой, другой зеленовато-карий. Таков уж я с рождения, хотя с возрастом это различие несколько сгладилось. Что, впрочем, не помешало Альбину заметить эту особенность, когда мы впервые встретились в монастыре. Ее он приметил и в тот момент, когда я сидел напротив него на пиру, – и тотчас смекнул, что я имею какое-то отношение к золотому сосуду. Олух я самонадеянный, вот что! Альбин вовсе не безобидный тихоня, это сторожкий и безжалостный лукавец, и того же он требует от всех, кого нанимает себе в услужение. Пульсирующая боль от ушибов, что расплывалась сейчас по телу, свидетельствовала: посланные ко мне душегубы от души любили свое ремесло истязания. Из палат архиепископа я выбрался, укрепившись в решимости, что если невысказанные замыслы есть у Арна, то пусть они будут и у меня. Проще говоря, я наметил свести счеты.
* * *
Пожалуй, сложно было спутать с кем-либо ту высокую поджарую фигуру, что стояла, прислонясь к стене палат архиепископа. Наблюдательный, чуть заносчивый взгляд, одна рука лежит на видавшей виды рукояти короткого меча у пояса, а другая поигрывает со шнурком, почти наверняка привязанным к висящему на шее скрытому кинжалу, – все это выдавало в этом человеке бывалого солдата. Густые грязно-желтые волосы простецким горшком, коротко подстриженные усы и борода… Так же незамысловата была и серая котта поверх просторных, заправленных в сапоги штанов. Лет ему на вид можно было дать от тридцати до сорока. Завидев краем глаза мое приближение, он повернулся ко мне лицом, на котором, помимо прохладцы безразличия, читалась еще и осторожность.
– Это, видно, с тобой нам велено следовать в земли аваров? – спросил я на подходе. – По распоряжению архиепископа Арна?
На меня взглянули очень светлые голубые, слегка навыкате глаза. Взглянули, надо сказать, без особой приязни, и до меня лишь теперь дошло, что архиепископ не назвал моего будущего спутника по имени.
– Я Зигвульф, – представился я.
– Беортрик, – отозвался мой новый знакомый гортанным голосом, идущим откуда-то из глубины горла.
Он не пытался понравиться – не позаботился даже отлепиться от стены. Ключом служило его необычное имя. Я украдкой глянул на оружие у его пояса. Это не был общепринятый войсковой меч, выкованный оружейниками короля Карла. Деревянная рукоять была длиннее, а носил его Беортрик горизонтально. Потертые ножны из смазной кожи были длиной с мое предплечье и выказывали форму клинка. Глаза мои смотрели на скрамасакс – короткий однолезвийный меч северян, с которым ходили в битву и мои собственные соплеменники. Он же – любимое оружие заклятых врагов короля Карла – саксонцев.
Я вновь, на этот раз более пристально, вгляделся в черты Беортрика, пытаясь для себя уяснить, кто же он такой. Кожа его была румяна, в легкой сыпи веснушек, светло-голубые глаза оказались широко посажены, а сильные скулы и широкий рот делали его лицо несколько шире и как бы площе. Теперь я не сомневался, что передо мною саксонец, отчего где-то внутри меня пробрало смутное беспокойство. Единственными саксонцами, кому в деревянных стенах Падерборна разрешалось носить оружие, были те, кто отрекся от своих древних племенных союзов. Вместо них они присягнули на верность франкам. Двадцать лет король Карл вел с саксонскими племенами беспощадную войну, пока, наконец, не прижал их к ногтю. Однако остались небольшие группы непокорных, что до сих пор бродили по лесным чащобам. И для того чтобы изловить их и уничтожить, Его величество нанял самых лютых из их бывших собратьев и создал из них отборные, хорошо оплачиваемые отряды, известные своей жестокой действенностью. Те же из их бывших земляков, что ушли в глухую оборону, считали их отступниками и изменниками. Судя по всему, Беортрик был из их числа.
– Архиепископ велел, чтобы я, когда приедем к аварам, составлял отчеты о твоих там находках, – сказал я ему.
– Велел так велел, – не меняясь в лице, откликнулся саксонец. – Тогда лучше поскорее отправиться в путь-дорогу. Не зимовать же здесь!
Его туповатая прямота вызывала во мне неудовольствие. Он ведь, безусловно, видел, что для путешествия я не в самом лучшем состоянии.
– Мне тут надо до отправления кое-что уладить, – сказал я ему.
Но с таким же успехом я мог бы, пожалуй, общаться со стенкой у него за спиной.
