– Ты теряешь время, Зигвульф! – рыкнул Беортрик. Сам он уже был на ногах и хромал к коридору в свою комнату. – Спеши на церемонию, беги что есть духу и предупреди телохранителей Карла! Они поймут, что делать.
Павел уже звал слуг, приказывая им принести мне плащ и обувь.
Я торопливо натягивал сапоги, когда рядом со мной снова появился Беортрик.
– Это возьми с собой, – сказал он скрипучим голосом, протягивая мне скрамасакс в кожаных ножнах. – На случай, если повстречаешь нашего друга в меховой шляпе.
Глава 19
У нас с Павлом ушло около двух часов, чтобы где шагом, а где полубегом добраться до огромной площади перед базиликой, проход к которой за это время успело перекрыть оцепление, состоящее в основном из франкских ратников с незначительным вкраплением служителей Семьи Святого Петра. Все приглашенные уже вошли внутрь, и теперь латеранские клирики за складными столиками повторно сверяли свои списки с перечнем тех, кто был пропущен.
Павел поспешил к этой братии.
– Вы должны нас пропустить! Дело государственной важности, – тяжко выдохнул он с лиловым лицом.
Старший из клерков смерил его холодным взглядом.
– Увы, такой возможности нет, – с явным ехидством ответствовал он. – Служба началась. Двери закрыты. – Он сделал вид, что ищет по списку. – К тому же ваших имен здесь нет.
Мой друг оттащил меня в сторону от посторонних ушей.
– Этого хряка я знаю: один из прихлебателей Кампула, – прошептал он. – Имеет на меня зуб.
Я огляделся. Сердце мое тяжко ухало.
– А где тут твой друг-гвардеец? Побежали к нему! – предложил я. – Если найдем его, может, он нас пропустит.
Мы заторопились вдоль оцепления. Латники уже стояли вольно, притопывая ногами и дыша себе в ладони, чтобы согреться на набравшем силу промозглом ветру с льдистой изморосью дождя. Мы ловили на себе любопытные взгляды, но было понятно: пропускать нас не собираются. Гвардейца мы, наконец, нашли на дальнем конце строя, и Павел настойчиво сказал ему, что нас необходимо пропустить в базилику.
– Вопрос жизни и смерти! – не то убеждал, не то упрашивал бывший номенклатор.
Гвардеец виновато развел руками:
– Я тут не командую. Вам бы надо поговорить с офицером, вон там, – он указал на неприступного франкского капитана, который уже косился на нас с подозрением.
Мы поспешили к нему, и Павел повторил свою просьбу. Капитан неприветливо оглядел нас.
– Вход сюда только по спискам. Вы в них есть? Если нет, то приказ есть приказ, – бесстрастно сказал он, попутно перехватив чопорный кивок от старшего латеранца.
– Я сам из дворцовой стражи! – с вызовом, пытаясь казаться солидным, воскликнул я на франкском.
– Что-то я тебя там не припомню, – протянул капитан. – Во всяком случае, когда мы там состояли.
– Я по особым поручениям, выполняю приказы архиепископа Арна.
– Так он уже внутри, – сказал капитан без всякого стремления помочь. – Можешь подождать, пока он выйдет и замолвит за тебя словечко. – Его взгляд упал на скрамасакс. – А чего это ты, если на службе у короля, носишь оружие варваров? – Он требовательно протянул руку: – Дай-ка сюда!
Я сдал оружие, чувствуя себя не просто болваном, а болваном в отчаянии. На выручку мне пришел Павел. Он сунул руку себе под мантию и выпростал оттуда изящный золотой крест на цепочке.
– Вот, сержант, возьми, – сказал он, протягивая крест. – Теперь ты видишь, что я действительно священник. И я оставлю эту вещь тебе на хранение, как залог, если ты только пропустишь нас внутрь. Мы просто хотим лицезреть церемонию.
Капитан замешкался: было, можно сказать, видно, как у него в голове копошатся мысли. Ему предлагалась взятка, но еще вопрос, получится ли у этого попа получить потом свой крест обратно…
– Ладно, – сдался он в конце концов. – Проходите. – Взяв крест на цепочке, он сунул его в карман и лукаво добавил: – Только внутрь вам все одно не попасть: дверь заперта и на засове. Служба, должно быть, уж скоро кончится.
Мы с Павлом засеменили вверх по длинному пролету ступеней к громадным величественным дверям.
– Как быстро ты сообразил! – похвалил я смекалку моего друга.
– Если подкупить стражу могу я, то что уж говорить об убийце с припрятанным ножом, – печально ответил тот.
Затем Павел провел меня сбоку огромной базилики, где у боковой двери стоял еще один караульный. На этот раз нам повезло: этот был из Семейства Святого Петра и узнал бывшего номенклатора. Павел сказал примерно то же, что и раньше: нам очень бы хотелось своими глазами видеть живописную церемонию, и караульщик с улыбкой заговорщика приоткрыл дверь, куда мы не замедлили проскользнуть.
* * *
В базилике Святого Петра я до этого однажды бывал – по дороге в Багдад, когда присматривал за королевскими зверями, – и все равно у меня захватило дух от великолепия внутреннего убранства. Здесь было просторней, чем в зале любого дворца, и даже скуповатый декабрьский свет, льющийся через верхний ряд окон, освещающий хоры, зажигал своими лучами яркое изобилие шелков, полотнищ и драпировок, натянутых меж знаменитыми мраморными колоннами, коих была ровно сотня – все, как одна, в зеленоватую, серую и красную крапинку. Везде, куда ни глянь, стены нефов были расписаны сценами из Ветхого и Нового Завета или же покрыты сверкающей мозаикой. Теперь базилика была заполнена до отказа. Огромная разряженная толпа стояла и внимала вдохновенному пению хора у удаленного конца храма. Возносились и опадали звуки торжественных псалмов…
Но что пронимало более всего, так это ощущение скрытой напряженности. Впрочем, оговорюсь, что сквозила она не во всем и не во всех. Многие из зрителей вели себя вполне естественно: вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть вельмож и первосвященников, стоявших ближе к алтарю, толкались и тихо спорили из-за места, иные даже не шепотом, а вполголоса. Но были и такие, в ком напряжение было видно невооруженным глазом – в основном священники и кое-кто из, судя по одеяниям, римской знати. Они переминались с ноги на ногу и ерзали или же стояли в напускном спокойствии, словно ждали чего-то такого, что было неведомо остальным. Озирая плотно сжатую людскую массу, я почувствовал, как у меня зашевелились волосы. Внутри храма стоял мертвенный холод, и гости были в той же верхней одежде, в какой пришли туда. Куда ни глянь, всюду виднелись теплые тяжелые мантии и плащи из плотной шерсти, подбитого сукна или дорогой кожи. А мехов, мехов-то сколько было! И куний, и беличий, и русские соболя, и волк, и барсук… Некто дородный стоял в медвежьей шубе, не очень, видимо, популярной в этой среде, поскольку она выделяла его из толпы, да еще и придавала ему сходство с этим зверем. Ну и, разумеется, кругом виднелись меховые шляпы. Их здесь было не одна и не две, а как грибов на поляне. В одной лишь дюжине шагов от себя я разглядел по меньшей мере троих или четверых человек, ростом вполне схожих с тем наймитом, что пырнул Беортрика. И само собой, все они, как один, были в меховых головных уборах. Меня охватили растерянность и бессилие.
