Павел взял меня под локоть и бесцеремонно двинулся по проходу, идущему параллельно нефу. Несмотря на наше церковное облачение, нас бичевали гневные взгляды, а местами и приглушенные ругательства – и это в храме! – но мы упорно протискивались дальше, и толпа перед нами нехотя расступалась. В конце концов, после нескольких минут нещадной толкотни, мы пробрались вперед, откуда становился виден величественный алтарь под массивной серебряной аркой. Здесь пребывала лишь высшая римская знать и духовенство – можно сказать, главные отцы Церкви. Чуть сбоку, в загородке трансепта
[31], белели лица женщин из королевского семейства, тоже взирающих на службу. Напряженность здесь воспринималась еще острей – незримым облаком, стынущим в недвижном воздухе. От мрачного предчувствия пробирала мутная, знобкая истома. Мы здесь были единственными, кто знал о нависшей катастрофе, но не менее ужасным было осознание: сделать что-либо для предотвращения угрозы, по всей видимости, нельзя.
Не более чем в полутора десятках шагов от меня находился Арн – в белой далматике
[32] с багряной оторочкой. Обычно суровое лицо архиепископа было теперь невозмутимым, отрешенно-безмятежным. Мне хотелось схватить, тряхнуть его что есть силы за руку, крикнуть, чтобы он остановил службу, но тщетно. Мы пришли слишком поздно. Он стоял вблизи алтаря среди шести или семи верховных сановников, и внезапно меня словно ожгло плетью: в той же группе присутствовал и папский распорядитель Альбин! В тягостном недоумении я сообразил, что они хоть и не в открытую, но четко сознают присутствие друг друга. «Что же такое происходит?» – ошеломленно думал я.
В эту минуту хор дорос до крещендо, своим ангельским пением прославляя великое имя Божие, и замер, бесконечно безмолвный, а в грянувшей вселенской тишине послышался высокий блаженный голос – должно быть, Папы Льва, – призывающий конгрегацию к молитве. Подавшись вперед, я сумел разглядеть слева от себя короля Карла: он стоял в нескольких шагах впереди конгрегации и непосредственно перед алтарем. Настал черед последнего благословения. Папа Лев находился перед королем – стоя на ступени алтарных подмостков, он прозревал всю базилику в длину.
Для пребывания на мессе Карл вновь надел облачение Patricius Romanus – длинную белую тунику, а поверх нее хламиду длиной до щиколоток, с застежкой-фибулой на плече. На сей раз хламида была из текучего шелка – белоснежного, с искрой, – отороченного златой и алой вышивкой. Застежка на плече играла переливчатым кроваво-красным камнем величиною с орех.
Совсем один, безоружный, Его величество являл собой идеальную мишень для убийцы.
Когда все преклоняли колени, я намеренно замедлился, чтобы получить возможность посмотреть поверх голов и удерживать в поле зрения монарха. Он стоял все там же, в одиночку перед алтарем, и уже опускался на одно колено – его широкие плечи и спина были повернуты к толпе и словно манили к себе клинок или стрелу. Готовясь принять от Папы Льва последнее благословение, он сцепил ладони перед собой. Карл был без головного убора, а его седые волосы были подстрижены на франкский манер – спереди их побрили, а сзади они ниспадали локонами до самых плеч. Взгляд мой случайно упал на его обувь, выступающую из-под края хламиды, – несуразные по цвету ярко-пурпурные сапоги.
– Преклонились! – шикнул снизу Павел, но я его проигнорировал. Если убийца собирался ударить, он должен был сделать это именно теперь. Ладони мои от страха были в липком поту. Я весь подобрался, готовый броситься на защиту короля. Оружия при мне не было, но что поделать!
Лев завершил свое духовное напутствие и опустил руки. Было слышно, как сзади, шурша ризами, поднимаются обратно на ноги аббаты, епископы и архидиаконы. Наиболее пожилые из них покряхтывали…
Папа повернулся и, снимая покров из ткани, поднял что-то с аналоя. Затем, возведя руки, он выставил это на всеобщее обозрение. Я думал, что это какой-то богослужебный предмет – чаша или крест, но это оказался золотой венец, усыпанный блестящими каменьями. Одним плавным движением Лев возложил его Карлу на голову.
Пару ошеломительных секунд в базилике стояла гробовая тишина. А затем откуда-то из гущи толпы прорвался исступленно-восторженный крик, изнемогающий в благочестивом рвении:
– Наиблагородному, христианнейшему августу Карлу, коронованному Господом Богом, великому и победному императору нашему – вовеки жизнь, здравие и слава!!!
Грянув раз, крик был еще трижды громогласно повторен толпой, а когда неисчислимые восклицания и здравицы пошли, наконец, на убыль, я понял, отчего Карл явился в базилику в пурпурных сапогах. Это был символ и привилегия верховной власти. Король франков был наречен императором Римской империи.
* * *
– Все, как есть, сплошной обман, – сказал я Павлу под вечер, когда мы возвратились к нему в дом.
– Обман? – добродушно усмехнулся он. – Что ты имеешь в виду: коронацию императора или нападение на Льва?
Мы вновь сидели в библиотеке – той самой комнате, где я впервые попросил хозяина этого дома о помощи в расследовании нападения на понтифика. Беортрика нигде не было: видно, ушел к себе прилечь.
– И то, и это, – ответил я.
– Политика, друг мой, политика, – пожал плечами бывший номенклатор. – Однако ты меня этим утром не на шутку перепугал. Я уж и в самом деле подумал об угрозе удара со стороны беневентинцев, эдак в последнее мгновение.
Он с шутливой укоризной покачал головой, хотя сам был в заметно благодушном настроении.
– Нет, но все-таки! – не унимался я. – Ведь обвинения против Папы были правдивы: кто, как не он, уводил из церковной казны деньги, торговал должностями, набивал карманы как только мог? А Альбин ему в этом способствовал!
– Ну а как же? – отозвался Павел, оглядываясь через плечо. Он стоял у стены, где у него хранились свитки, и тянулся к самой верхней полке. – Из тех, кто усаживается на трон Святого Петра, редко кто не стремится нажиться. Ты вон посещал церковь Святых Стефания и Сильвестра – а знаешь, кому Папа отписал палаццо при ней? Можешь не гадать: разумеется, своей семье.
– Но ведь и Кампул с Пасхалием, надо полагать, не отказывали себе в удовольствии порыться в церковных сундуках, причем еще при его предшественнике Папе Адриане. Скажешь, я не прав?
Мой друг снял с полки пару свитков и, подойдя, выложил их на стол.
– Почему же не прав? Прав. Эти двое рассчитывали, что для них все останется, как есть, и после того, как престол перейдет Льву. Свое главенство в Ватикане они сохранили, и денежки к ним какое-то время продолжали течь рекой. Но затем, когда распорядителем двора стал Альбин, их доля в потоке начала мало-помалу сокращаться.
– И тогда они решили подстроить на Льва нападение: как следует его припугнуть, чтобы все вновь пошло по-прежнему. Так?
