– У меня есть такой человек на примете, – сказал Фрэнк. – Надо будет узнать, свободен ли он на этой неделе. Послушай… Извини, что накричал… Просто твои родители очень любили этот дом.
Я ему верил, вот только после смерти мамы папа палец о палец не ударил, чтобы здесь хоть что-то починить.
– Знаю.
Я поблагодарил Фрэнка, а потом услышал шорох шин на гравийной дорожке. Знакомый звук. Шины, как я и предполагал, принадлежали ржавому голубому «олдсмобилю». Энола вернулась домой.
Когда дверца автомобиля распахнулась, я уже стоял рядом. Сестра выпрыгнула из машины. Как она себе еще все кости не переломала? Я раскрыл свои объятия, и Энола бросилась на меня. Несколько секунд, испытывая полное, действительно полное счастье, я держал ее в своих объятиях, высоко поднимая над землей. От нее неприятно пахло долгой дорогой, а еще спиртным. Она пыталась вырваться, махала своими ногами, даже угодила мне головой по подбородку, но эти секунды все равно были просто замечательными.
– Саймон! У тебя убитый видок.
У Энолы слегка заплетался язык.
– От тебя пахнет, как в пивной.
– Иногда попиваю.
Она засмеялась, но как-то неестественно. Наконец ей удалось выскользнуть из моих объятий.
– Ты вела машину в таком состоянии?
– Судя по всему, вела.
Энола медленно поворачивала голову, оглядывая дом. Нос с шумом вобрал морской воздух.
– Ну, вот я и приехала. Можно мне войти или придется весь день здесь проторчать?
– Конечно входи. Это и твой дом, – сказал я так, словно все это время только тем и занимался, что берег его к возвращению сестры. – Есть хочешь?
Я оглядел сестру с ног до головы. Одежда висела на ней мешком. Длинная цветастая юбка в стиле хиппи… Мешковатая толстовка с капюшоном, скорее всего мужская, из-под которой виднелась футболка с маленькими дырочками, словно ее попортила моль. А под всем этим – моя сестра.
Пожав плечами, Энола рывком распахнула сетчатую дверь-ширму, а затем с такой силой захлопнула ее за собой, словно хотела оставить за ней и меня, и машину, и все, что ее тревожило. Я поискал ее вещи. На заднем сиденье лежала куча упаковок из-под еды на вынос, бутылки из-под газированной воды и жестянки из-под пива. Пол устилали спичечные коробки, собранные, казалось, во всех барах, расположенных вдоль побережья. На заднем сиденье, помимо прочего, свалены были электрические лампочки. Дорожных сумок нигде видно не было.
– А где твои вещи? – крикнул я вслед сестре.
– В багажнике. Не волнуйся, я много с собой не взяла, – крикнула мне в ответ Энола.
– Долго здесь не задержишься?
Захлопнув дверцу машины, я зашел в дом.
– Еще не знаю.
Услышав, как сестра ругается, я пошел на ее голос. Послышался звук рвущейся бумаги. Энолу я застал склонившейся над журналом Пибоди. Сестра с остервенением рвала страницу с рисунком, на который я только что смотрел.
– Прекрати! Зачем? – крикнул я.
Сестра увернулась. Обрывки бумаги усыпали пол.
– Ты хоть понимаешь, сколько этой книге лет?
– Зачем ты оставил ее открытой? Нельзя оставлять такие книги лежать открытыми!
Ее глаза сузились.
– Ты не можешь рвать все, что тебе хочется. Книга моя!
– Откуда она у тебя? Кто дал тебе эту пакость?
Сестра в доме всего несколько минут, а мы уже ссоримся. Ничего удивительного в том, что в свое время она отсюда уехала.
– Букинист дал мне ее.
Я сразу же понял, как глупо это прозвучало. Люди ни с того ни с сего не отдают старинные книги.
– Как просто! Это же очевидно!
Сестра со всего маху плюхнулась в серое кресло, подняв в воздух облачко пыли.
– Потрудись объяснить. Ты теперь выманиваешь у людей старинные книги?
– Нет.
– А зря…
Я рассказал сестре о посылке и беседах по телефону с мистером Черчварри. Я упомянул Бесс Виссер и сказал, что мама знала эту женщину.
Сестра смотрела на меня глазами внезапно протрезвевшего человека.
После продолжительного молчания она заявила:
– Не верь ему.
Подтянув колени к груди, Энола обхватила лодыжки руками. На запястье сестры я заметил небольшую голубую татуировку. Ее там прежде не было. Маленькая птичка.
– Он безвредный. Мне интересно с ним общаться.
– Ты ужасно доверчивый. Что ему от тебя нужно?
Я оглядел свое жилище. Ни денег, да и вообще ничего ценного.
– Он просто эксцентричный одинокий старик.
– Одинокий, значит. Ты уверен? Он прокрался к тебе в доверие, используя нашу маму. Ты зациклен на ней, поэтому представляешь собой легкую добычу.
Сестра засунула руки глубоко в карманы толстовки. Ее пальцы двигались, поднимая и опуская ткань.
– Она мертва. Ты не сможешь найти ее в этой книге.
– Не все так просто. Из этой книги я узнал кое-что важное: женщины в нашей семье имеют весьма прискорбную привычку умирать молодыми.
Губы сестры дернулись, едва не сложившись в отвратительную гримасу.
О двадцать четвертом июля я умолчал. Есть ограничительные линии, которые не стоит пересекать, когда имеешь дело с Энолой, а я уже вплотную подошел к одной из них.
– Ты не хочешь узнать, в чем тут дело?
– Не хочу, – сказала сестра. – Я просто живу своей жизнью.
– В цирке… Извини, но я одержим памятью о маме.
Мы смотрели друг другу в глаза. Энола первой отвела взгляд и уставилась на свой рукав. Было непросто общаться с ней после стольких лет разлуки. Она может прямо сейчас встать и уехать. Помешать ей я не смогу.
– Как у тебя вообще дела? – спросил я.
– Я голодная.
Сестра ринулась в кухню. Двигалась она как-то порывисто, суетливо. Послышались шаркающие звуки ее шагов по потрескавшемуся линолеуму. С грохотом открывались и закрывались дверцы шкафов.
– У тебя здесь хотя бы что-нибудь съедобное есть? Чем ты питаешься?
– Посмотри в левом подвесном шкафчике. Там же, где и прежде. Третья полка.
Вновь послышался громкий стук.
– Лапша быстрого приготовления! Господи Иисусе! И зачем я только сюда приехала?
– Я тоже теряюсь в догадках.
– И с какой стати ты перетащил свои шмотки в гостиную? Подожди… Почему ты дома? Разве ты не должен быть сейчас на работе?
