– Она утонула, – помолчав, произнес Черчварри.
– Так же, как и ее мама, и мать моей бабушки, и так далее.
– Я… Э-э-э…
Похоже, у старика сбилось дыхание.
– Сегодня ко мне приехала сестра. Она ведет себя точно так же, как мама.
После недолгого молчания Черчварри сказал:
– Полагаю, что под впечатлением прочитанного вы сильно этим обеспокоились. Извините.
Светало. На рассвете даже невозможное кажется возможным. Столько женщин, которые утонули…
– Я предпочитаю верить не в проклятия, а в факты, – произнес я.
Тихий глотательный звук, донесшийся до моего слуха через тысячи миль расстояния.
– Конечно, – быстро отозвался Черчварри. – Однако, если появляются определенные доказательства, расследование не помешает.
– Мне кажется, что во всем повинны сезонная депрессия и низкий уровень серотонина.
– Вполне вероятно, – поддакнул букинист.
– В любом случае мне бы хотелось узнать, с чего все началось, если у этой истории вообще есть начало.
– Да, разумеется.
– Если, конечно, вообще это можно узнать.
Черчварри и на этот раз со мной согласился. Я чувствовал себя так, словно мы оба топчемся на одном месте, ожидая, что другой возьмет инициативу в свои руки.
– Если вы полагаете, что я смогу быть вам полезен… – начал он первым.
– Сколько времени вы занимаетесь книгами?
– Отец открыл магазин, будучи еще совсем молодым, так что мы уже довольно долго в этом деле.
– Значит, вы знаете людей, которые могли бы выяснить для меня кое-что такое, чего я сам выяснить не смогу?
Букинист откашлялся.
– Саймон! Я как раз и есть тот человек, к которому люди обращаются, если хотят добиться невозможного. Я с удовольствием помогу вам в ваших поисках. Для меня это будет сродни приключению. Кисмет
[7].
Вот только особой радости в его голосе не было.
Работы предстояло много. Следовало узнать все, что возможно, о Гермелиусе Пибоди, первом владельце журнала. Что его связывало с Бесс Виссер, Рыжковой и картами Таро? Какое отношение имеет ко всему этому мальчик-дикарь?
– Мне кажется, пришло время кое-что узнать о проклятиях, – произнес я.
Где-то на периферии моего слуха шелестели карты, порхая в пальцах сестры… Тихое, едва слышимое шуршание.
Четырнадцатое июля. Осталось десять дней.
Глава 8
Водный номер оказался сродни пытке: ты тонешь, но утонуть не можешь. Однако Эвангелина была согласна на все. Когда немой молодой человек привел ее к Гермелиусу Пибоди, она подозревала, что добром это не кончится, но глаза юноши источали столько тепла, когда он коснулся ее руки, что девушка безропотно за ним последовала.
После Кроммескилла с его скромно одетыми жителями Эвангелина испытала потрясение, столкнувшись с Пибоди и познакомившись с его манерой обхождения. Она не знала, на чем остановить свой взгляд: на пышном наряде пожилого мужчины, на роскошном убранстве фургона либо на молодом человеке, чьи волосы были повязаны темно-красным, почти фиолетовым, платком.
– Какая удача! Что за удивительное создание! – пророкотал Пибоди, осмотрев девушку с макушки до кончиков пальцев ног.
Под пристальным взглядом мужчины ее ноги, казалось, приросли к доскам пола. В конце фургончика молодой человек присел на небольшую замысловатую кровать, которая откидывалась, прикрепленная к стене. Его взгляд тоже ни на миг не отрывался от девушки, вот только юноша вселял в ее сердце успокоение.
– Эвангелина! Так, значит. Красивое имя. Да, его стоит сохранить.
Пибоди схватил перо и поднес его к переплетенной в кожу книге. Его голова качнулась в сторону второго обитателя фургона.
– Ты уже познакомилась с Амосом?
– Да.
Мужчина принялся мерить шагами фургон. Это было не так уж просто. Мистеру Пибоди пришлось немного ссутулиться, а его облаченный в бархат локоть зацепил руку девушки.
– У тебя вид человека, спасающегося от кого-то бегством.
– Нет, сэр, – отозвалась Эвангелина.
– Из тебя никудышная лгунья, – тряся животом, рассмеялся Пибоди. – Даже мне приходится временами пускаться в бега. У тебя есть семья?
– Никого, о ком стоило бы упомянуть.
Пибоди ухмыльнулся в усы.
– Замечательно. Мы все здесь сироты. Возьмем, к примеру, этого молодого человека. – Хозяин цирка указал рукой на Амоса. – Ни одного родственника. К тому же бедолага нем. Что же до меня, то моя матушка отошла в мир иной много лет назад и теперь, надеюсь, пребывает около Всеблагого Господа нашего.
Мужчина заученно раскланялся самым галантным образом.
Оказывается, юноша немой. Эвангелина помнила, как осторожно он к ней прикасался. Ладони его были грубыми, словно у фермера. Он смотрел на нее со сдерживаемым любопытством.
– Что ты умеешь, дорогуша? – спросил Пибоди.
– Я?
– Мы все кое-что да умеем. Хотя мы весьма рады появлению в нашем обществе столь милой девушки, мы, если говорить начистоту, занимаемся здесь бизнесом. – Пибоди запнулся на последнем слове и продолжил, растягивая слова: – Каждый обязан вносить свою лепту. Лично я ежедневно решаю возникающие проблемы, намечаю маршруты следования, обращаюсь с речью к публике, когда в этом возникает потребность, и делаю все возможное для получения максимальной прибыли. Амос – ученик прорицательницы, а временами становится нашим дикарем.
Краска стыда залила лицо молчаливого юноши. Амос опустил глаза на свои босые, покрытые грязью ноги.
– Хотя я человек великодушный, я просто не в состоянии принять кого-либо бесполезного, того, кто не сможет зарабатывать деньги. Итак, дитя мое, что ты умеешь делать?
«Я убиваю. Я убийца».
Девушка закусила губу и вспомнила, что бабушка Виссер рассказывала о ее крещении в холодной воде.
– Я могу долго задерживать дыхание, когда плаваю.
Седые брови взметнулись под изогнутые поля шляпы.
– Многие умеют плавать.
– Но я, сэр, не тону.
Легкая улыбка.
– Замечательно! – записав что-то в книге, заявил Пибоди. – Хорошо, что ты красивая. Непотопляемая красавица. Русалка… Просто замечательно! – мурлыкал он себе под нос. – Отлично. Молодой человек проследит, чтобы тебя здесь устроили как полагается. Мы просто не можем разбрасываться такой редкостью.
Той же ночью Пибоди обдумал множество способов, которые позволили бы эффектно представить русалку публике. Не стоит ограничиваться тем, что девушка станет надолго задерживать дыхание. Нужна вместительная емкость, достаточно большая, но такая, чтобы ее легко было перевозить. Что-то вроде большой бочки объемом в хогсхед
[8], но невысокой, не больше тех бочек, в которых бродит вино. А еще эта бочка должна легко разбираться на случай, если девушка окажется не такой сноровистой, как о себе рассказывает. Пибоди что-то писал и рисовал в своем журнале, пока не догорела последняя свеча и фургон не погрузился во тьму.
