Записка была воткнута под верхнюю крышку переплета. Водянистые чернила. Тот же самый неровный почерк человека, у которого слегка дрожат руки.
Уважаемый мистер Ватсон!
Я приобрел эту книгу вместе с остальными, продававшимися на аукционе оптом. Ее плачевное состояние делает для меня это приобретение совершенно бесполезным, однако имя Вероны Бонн, написанное на заднем форзаце
[2], возможно, вызовет любопытство у Вас и членов Вашей семьи. Это интересная книга, и я надеюсь, что у Вас она приживется. Пожалуйста, не стесняйтесь и звоните, если у Вас возникли вопросы, ответы на которые, возможно, Вы сможете услышать от меня.
Подписана записка была неким мистером Черчварри из «Черчварри и сын». Ниже был указан номер телефона. Книготорговец, специализирующийся на антикварных изданиях.
Верона Бонн. Какое отношение моя бабушка имеет к лежащей передо мной книге? Будучи бродячей циркачкой, как и моя мама, бабушка просто не могла иметь ничего общего с подобного рода букинистическими раритетами. Кончиком пальца я перевернул страницу. Бумага едва не порвалась от моего прикосновения. Страницу заполнял написанный каллиграфическим почерком текст, – возможно, излишне каллиграфическим, – так как обилие завитушек несколько затрудняло чтение. Как оказалось, передо мной было нечто среднее между конторской книгой и дневником некоего мистера Гермелиуса Пибоди. Помимо этого удалось разобрать слова «путешествующие» и «курьезы». Все остальное оставалось непонятным из-за повреждений, вызванных влагой, и излишнего пристрастия мистера Пибоди к каллиграфии. Листая страницы, я обнаружил на них сделанные рыжими чернилами рисунки женщин, мужчин, домов, странных фургонов с закругленными крышами… Я никогда в жизни не видел свою бабушку. Она умерла, когда моя мама еще была ребенком. Мама мало рассказывала мне о ней. Какое отношение эта книга может иметь к моей бабушке, оставалось непонятным, но от этого не менее интригующим.
Я набрал номер телефона, указанный в записке, игнорируя писк, означающий, что на автоответчике для меня есть непрочитанное голосовое сообщение. Я ожидал довольно долго, прежде чем на том конце линии включился автоответчик и старческий голос сообщил, что я звоню в букинистическую фирму «Черчварри и сын». После этого голос попросил меня назваться, указать точное время и дату моего звонка, а также подробно описать, что за издание я ищу. Почерк меня не обманул. Я буду иметь дело со стариком.
– Мистер Черчварри! Вам звонит Саймон Ватсон. Я получил вашу книгу. Не знаю, зачем вы послали ее мне, но меня, признаюсь, разбирает любопытство. Сегодня двадцатое июня, шесть часов утра. Книга меня заинтриговала. Я хотел бы больше о ней узнать.
Я оставил номера домашнего и рабочего телефонов, а также номер моего мобильника.
На противоположной стороне улицы Фрэнк направлялся к стоящему на краю его участка амбару, превращенному хозяином в мастерскую. Под мышкой он нес что-то деревянное. Наверное, какой-то шаблон, необходимый в его работе. Мне следовало бы попросить у него денег, а не порекомендовать имя строительного подрядчика. Строителей я и сам найду, а вот деньги на оплату их труда… Это совсем другое дело. Мне нужна прибавка к жалованию или еще одна работа. А может, и то и другое сразу.
Мой взгляд остановился на мерцающем огоньке. Голосовая почта. Точно. Я набрал комбинацию цифр. Голос, который я услышал, застиг меня врасплох. Я не ожидал, что она может позвонить.
– Привет! Это я! Черт! Не так часто я звоню, чтобы просто сказать: «Это я!» Ладно… Надеюсь, ты меня узнал. Как бы то ни было, это я, Энола. Я звоню, чтобы предупредить: в июле я собираюсь к тебе наведаться. Буду рада тебя повидать, если ты все еще обретаешься в наших краях. Мне, честно, хотелось бы с тобой увидеться. Ну… Я приезжаю домой в июле. Оставайся дома! Договорились? Пока!
Я прокрутил запись в начало. Она и впрямь не так часто звонила, чтобы ограничиться фразой «Это я!». Ее голос звучал на фоне какого-то шума. Болтали и смеялись люди. Мне показалось, что я слышу звуки, издаваемые вращающимися каруселями. Впрочем, не исключено, что это мне только почудилось. Ни точного времени, ни конкретного дня. Июль… И все тут! Впрочем, Энола не работает, как обычные люди. Для нее иметь в запасе окно размером в целый месяц – не блажь, а необходимость. Хорошо, что она позвонила, но на душе было как-то тревожно. Энола звонила не чаще одного раза в два месяца, а домой не приезжала уже лет шесть. В последний раз сестра заявила, что, если ей доведется еще хоть день прожить под одной крышей со мной, она этого просто не выдержит. Люди часто такое говорят, но в тот раз и я, и она знали, что ни капли преувеличения в ее словах нет. Нечему удивляться, ведь четыре года, минувшие со дня смерти отца, я только тем и занимался, что докучал Эноле своей заботой. С тех пор она изредка звонила, оставляя на автоответчике несколько путанные голосовые сообщения. Наши разговоры отличались непродолжительностью и касались лишь вещей вполне конкретных. Два года назад она позвонила и сказала, что больна гриппом. Сестру я нашел в номере одного из отелей Нью-Джерси. Она, что называется, жила в обнимку с унитазом. Энола наотрез отказалась ехать домой, и мне пришлось три дня ухаживать за ней в ее номере.
Она хочет приехать ко мне. Пусть приезжает. Я ничего не переставлял в комнате сестры со дня ее отъезда, надеясь, что рано или поздно она вернется. Когда-то я подумывал о том, чтобы сделать из этой комнаты библиотеку, но всегда находились более неотложные дела: заделывание дыры в крыше, ремонт электропроводки, замена стекол в окнах. Что-либо переделывать в комнате давно покинувшей меня сестры казалось делом не первоочередной важности. По крайней мере, так мне проще было думать.
Книга лежала рядом с телефоном, интригуя меня тайной, сокрытой в ней. Этой ночью мне не заснуть. Я часто не сплю по ночам. Я буду думать о доме, о сестре, о деньгах… Я провел большим пальцем по тисненной на коже большой букве «Г», изучая прихотливые завитки орнамента. Надо выяснить, какое отношение эта книга имеет к моей семье.
Глава 2
Бастард родился на маленькой табачной ферме, расположенной среди плодородных холмов Вирджинии. Если бы кто-нибудь потрудился внести время его рождения в официальные документы, то оно пришлось бы на восьмидесятые годы XVIII века. В тот период фермер, выращивающий табак, сам устанавливал цену на большую бочку своего товара, а до того момента, когда его землю поглотит всепожирающий хлопок, оставалось еще немного времени. Небольшая, обшитая досками хибара местами обросла мхом. Ставни никогда не открывались, защищая обитателей дома от дождя, мух и неприятного запаха табака, долетавшего сюда из расположенного невдалеке сушильного сарая.
Матерью ребенка была Юнис Оливер, выносливая жена фермера; отцом – Лемюэль Аткинсон, статный молодой человек, хозяин бродячего театра, в антрактах между представлениями которого продавались различные лекарства. Очаровав женщину вежливостью и мягкостью рук истинного джентльмена, Лемюэль всучил Юнис три пузырька эликсира Аткинсона, а также одарил ее ребеночком.
