Тимми нервно захихикал. Уинтер, которому в ее словах померещилась и насмешка над собой, невольно отступил в полумрак комнаты, где освещенным оставался преимущественно игровой стол, и споткнулся о неведомое препятствие. Изучив его, он обнаружил, что это пара неестественно длинных мужских ног, вытянутых сидевшим на диване человеком. На мгновение все пришли в замешательство, но потом кто-то догадался включить дополнительный источник света.
– О, господи! – с явным облегчением воскликнула Белинда. – Это всего лишь ты, Руперт!
– Верно. Всего лишь я, – суховато отозвался мужчина, незаметно проникший в комнату. – Так что, пожалуйста, не прерывайте своего столь интересного разговора. – Впрочем, – тут же поправился долговязый джентльмен по имени Руперт, – вам лучше не продолжать своей беседы, а послушать меня. Длительное знакомство с обитателями этого дома дает мне основание предполагать, что вы говорили, говорили и говорили, не владея всеми фактами. Между тем открылись новые обстоятельства. Пока вы тут вели увлекательный разговор, случилось еще кое-что.
– Если ты о том, что снова донеслись звуки кларнета…
– Нет, не об этом.
Хольм отвлекся от бильярда, и Тимми тоже отставил кий в сторону. Уинтер с любопытством разглядывал еще одного представителя семейства Элиотов. Примерный ровесник мистера Элиота, Руперт выглядел значительно старше. Его необычайно высокий рост и длина конечностей выглядели бы весьма внушительно, но он словно намеренно стремился скрыть их, принизиться, показаться меньше, чем был на самом деле. Уверенность в себе и компетентность предательски подрывали глаза, в которых запечатлелось слишком многое из прожитого. В них читались не свобода и беспристрастность ученого, не широта взгляда на минувшие годы и приобретенный опыт, а мелочное прошлое человека, познавшего немало лишений и разочарований, упущенных возможностей, непоправимых и тем более горьких. С несвойственной ему обычно проницательностью Уинтер понял, что мужчина, с иронией сказавший: «Это всего лишь я, Руперт», – принадлежал к типу вечных, почти профессиональных неудачников, когда-то массово иммигрировавших куда-нибудь в Канаду, надеясь переломить судьбу.
– Проблема заключается в том, – тем не менее почти презрительно говорил Руперт, – что все вы относитесь к людям с литературным складом ума. Вы ни о чем не можете долго размышлять, чтобы в какой-то момент не отойти в сторону и не полюбоваться, насколько интересно в конкретной ситуации выглядите. В то время как я всегда оставался человеком дела и смотрю в самую суть вещей, ни на что не отвлекаясь. Но сначала, поскольку ваше собрание выглядит скорее конфиденциальным семейным совещанием, лучше представить друг другу людей, прежде не встречавшихся.
– Познакомься. Это – Джеральд Уинтер, – сказала Белинда. – Мистер Уинтер, позвольте вам рекомендовать кузена нашего отца Руперта Элиота.
Единственный «человек дела» среди всех Элиотов одарил Уинтера холодным поклоном – настолько демонстративно холодным, будто силился показать, какими высокомерными людьми были когда-то представители этого рода. Подобным поклоном мистер Домби
[66] мог бы приветствовать особенно нежелательное вторжение в святая святых своего дома.
– Тимми, – ледяным тоном продолжил он потом, – позволь высказать замечание или, точнее, дать совет. Мне кажется крайней неосторожностью обсуждать подобные деликатные вопросы в полутемной бильярдной, куда любой может незаметно проникнуть и подслушать беседу.
Для Уинтера это было уже чересчур:
– В конце-то концов, мистер Элиот…
– К вашему сведению, – вставил Тимми, бездумно перебивая своего куратора, – Руперт – баронет. Глава семьи. Основной носитель славной фамилии.
После чего Тимми вновь принял вид отрешенный и мрачный.
– В конце-то концов, сэр Руперт, вы – единственный человек, это сделавший, – то есть незаметно проникший в комнату. И вряд ли это принесло особый вред.
– А теперь о бумагах, – продолжил Руперт, пропустив мимо ушей замечание Уинтера, – оскверненных нашим невыносимым шутником…
– Так что же нового с ними произошло? – нетерпеливо воскликнула Белинда.
– Насколько я понимаю, вы желаете, чтобы наш друг мистер Уинтер тоже владел всей полнотой информации, верно? Тогда продолжу. Речь идет о манускрипте – или машиноскрипте, если такое слово имеет право на существование, – романа под названием «Полуночное убийство». Никто здесь не нуждается в напоминании, что его главным действующим лицом является Паук. Кстати, могу признаться, что считаю именно Паука, а не себя главой нашей семьи.
Его слова были встречены тягостным молчанием.
– По крайней мере, наше благосостояние держится исключительно на нем. Но не будем отвлекаться. В этом романе Паук выступает в роли безупречного и благородного частного сыщика, располагающего независимым источником дохода, изящными манерами и выдающимся умом. – На этом Руперт сделал паузу; он все же обладал свойственным всем членам семьи чувством слова, что несколько смазывало образ чисто практичного человека. – Впрочем, подобную роль он играет уже довольно продолжительное время. Вот только Паук обременен до крайности неприятным грузом. – Руперт чуть сменил позу на диване. – Я имею в виду груз прошлого. И манипулятор рукописями заставляет его к нему вернуться. Вы знаете о шутке, которую этот человек сыграл с миссис Бердвайр, – невообразимо вульгарной и глупой шутке. Она была ограблена якобы Пауком, вспомнившим о своих прежних дурных наклонностях, и так далее. И хотя надо признать, что вторжение в текст рукописей являет собой нечто гораздо более тонкое по замыслу, суть остается прежней. Общий эффект – постепенное возвращение к прошлому. Наш герой претерпевает нечто, поразительно похожее на, уж извините за такое выражение, моральную ломку. По всей видимости, когда автор вчитывался во внесенные изменения, невозможно было избавиться от ощущения, что под конец романа Паук мог вновь стать тем злодеем, каким представал перед читателем в первых книгах.
– Как старшие констебли, – вставил Хольм, – которые почти неизменно оказываются в финале замешанными в убийствах.
– Вероятно. Я не располагал временем, чтобы вникать в подобные детали.
Тимми тихо насвистывал какую-то тоскливую музыкальную фразу; Белинда рисовала на полу кусочком бильярдного мела. Уинтер внимательно посмотрел на Руперта через стол и спросил:
– Почему вы используете прошедшее время? Что случилось с рукописью?
– Именно то, о чем вы подумали. Когда мой кузен убедился, что произошло нечто столь ужасное, он порвал ее и еще несколько рукописей. Слов нет, как жаль. Они могли иметь успех и пополнить семейный бюджет. Но Ричард слишком чувствителен и непрактичен – до крайности непрактичен. Но тогда проявить практичность становится нашей задачей. Мы должны наконец задать прямые и четкие вопросы. И один из них, несомненно, уже вертится у вас на кончике языка. И состоит он вот в чем. Видел ли кто-нибудь измененные страницы рукописи, помимо моего кузена? И ответ: да, видел. Его секретарь не мог остаться в стороне. – Руперт сделал паузу; Тимми у стола принялся рыться в карманах; Белинда сидела неподвижно. – Однако проблема заключается в том, что секретарь мертв.
