Но беспокойство среди гостей объяснялось, разумеется, и пониманием, насколько необычные события происходили внутри и вне Раст-Холла. Злая надпись, ненадолго появившаяся на архитраве, содержала в себе расчетливо тонкий намек на правду. Ее смысл легко можно было увязать, например, с зонтиком, который кто-то нацепил на рог быка дедушки Ричарда – такого рода дурацкие проявления чувства юмора, очевидно, воспринимались в Раст-Холле как нечто вполне нормальное во время праздничных вечеринок. Но автор рисковал, делая свою надпись, а это уже выделяло ее из ряда обычных шуток, причисляя к никому неведомому, но явно зловещему общему замыслу. И потому в тревоге, охватившей гостей, отчетливо различалось и предвкушение: нетерпеливое ожидание, жажда увидеть, что произойдет дальше.
Но ощущалось и еще одно общее для всех предчувствие, которое пока таилось под спудом, но уже прорывалось порой наружу. И здесь речь шла не о насмешке или неком заговоре: гости невольно держали в уме открытое предсказание неизбежного несчастья, сделанное миссис Моул. Как стало известно почти всем участникам праздника, о чем они шептались по углам, над нынешними произведениями мистера Элиота властвовало теперь его прежнее создание. И в доме кое-кому уже слышались необычные звуки, необъяснимые отголоски произнесенных слов, существовавших до сих пор лишь в виде печатных страниц, не наделенных даром речи. На праздник в честь годовщины Паука сам Паук уже фактически явился в качестве особо почетного гостя… Но все это оставалось чем-то из области фантастики. Большинство приглашенных, хотя и проявляли некоторую нервозность, в целом оставались настроены более чем скептически. Вероятно, только на самого мистера Элиота перешептывания по углам и напряженная атмосфера действовали действительно удручающе. И хотя мистер Элиот прикладывал немалые усилия, чтобы проявлять как можно больше внимания к окружавшим его людям, бросалось в глаза, что он невольно создавал вокруг себя подобие вакуума, замыкаясь в своих мыслях. Он как будто уже оторвался от реальности и лишь покорно уступал невидимому потоку, стремнине, уносившей его в глубину собственной мелодрамы, где невинные для непосвященных вещи могли приобретать значение мрачных предостережений для тех, кто действительно понимал, что происходит.
– Это – мистер Кермод, – настойчиво повторила миссис Моул.
К ужину она воткнула в свои седины небольшую, но броскую серебряную тиару, и потому, кивнув, послала через комнату луч света.
– Он своего рода призрак.
Джеральд Уинтер послушно вскинул взгляд на мистера Кермода. Это был рослый мужчина агрессивно мощного сложения боксера, совсем недавно начавшего терять боевую форму. В его облике ничто не напоминало о привидении. Сжимая в зубах кусок колбасы и держа по бокалу с коктейлями в обеих руках, он басовитым и чуть рыкающим голосом беседовал с уже упомянутой выше толстухой. Легкая одержимость потусторонними явлениями, которую миссис Моул начала демонстрировать еще перед обедом, по всей видимости, окончательно завладела ею к концу дня. «Что же будет с ней ближе к полуночи?» – тревожно подумал Уинтер.
– Своего рода призрак? – вежливо переспросил он. – Это поистине удивительное заявление.
Тиара миссис Моул утвердительно сверкнула.
– Разумеется, настоящие призраки стали практически достоянием прошлого. Хотя, по-моему, некоторые из них все еще живут рядом с нами как реликты недобрых старых времен. Лично я отношу их исчезновение к более полному осознанию так называемых невероятных явлений, что стало следствием распространения образования среди всех слоев общества. Но мистер Уэдж со своими вечно циничными шутками винит в их пропаже плохой маркетинг и отсутствие рекламы, которыми ныне почти никто не занимается.
Восприятие сверхъестественного как обычного товара несколько ошеломило, хотя и позабавило Уинтера. И только потом он сообразил, о каких призраках идет речь.
– Призрак? Ах, ну, конечно! Я просто неверно воспринял ваши слова. Вы хотите сказать, что мистер Кермод – литературный записчик?
[71]
– Да. Для мистера Элиота. Но пока он только числится им номинально. До сих пор он не написал за мистера Элиота ни строчки, потому что мистер Элиот ни за что не допустит этого. Вот только мистер Уэдж все равно держит такого писателя-призрака наготове. Считает это необходимым на случай непредвиденных обстоятельств в будущем.
– О, господи! Боюсь, я совершенно не сведущ в подобных вопросах. Вы имеете в виду, что мистер Кермод…
– Мистер Элиот не вечен, – бодро объяснила миссис Моул, – и когда-нибудь нас покинет. Поэтому мистер Уэдж заранее решил подготовить ему смену. Кандидатура мистера Кермода ему вполне подходит. Он достаточно молод, а врачи предрекают ему значительную продолжительность жизни, хотя я не уверена, что как раз сейчас он выглядит таким уж здоровым. В данный момент, как я уже подчеркнула, он все еще только учится. Но быстро прогрессирует. Мистер Уэдж говорит, что он ухватил суть образа.
Уинтер посмотрел на мистера Кермода под новым углом зрения. Пока он ухватил лишь графин с хересом. Колбасу же прожевал, и его рыкающий голос зазвучал более отчетливо. Во всем его облике, казалось, сквозила основная черта натуры: нетерпение.
– Он изучил Паука досконально, – продолжила миссис Моул, – и вполне готов приступить к работе.
– Это поразительно! Неужели мистеру Уэджу выгодно держать этого человека и платить ему деньги, так сказать, авансом?
Миссис Моул улыбнулась с таким снисходительным видом, словно Уинтер показал себя несмышленым ребенком в их бизнесе.
– Ему было бы выгодно держать целый взвод таких сменщиков, – сказала она.
– Но ведь вы не можете не понимать, что если мистер Элиот, не приведи господи, умрет или решит оставить литературный труд, то этот факт невозможно будет скрыть от широкой общественности.
На лице миссис Моул промелькнуло праведное негодование.
– Вы все неправильно поняли. Сам мистер Элиот сразу же запретил бы любые попытки ввести читателей в заблуждение. Никто никого не собирается обманывать. Мистер Кермод не станет выдавать себя за мистера Элиота. В этом не возникнет необходимости. Он попросту явится автором новых романов про Паука. Для начала закончит незавершенные рукописи мистера Элиота, что будет хорошей разминкой и положит начало проекту. Первые книги выйдут в свет под именами двух авторов – мистера Элиота и мистера Кермода. А потом мистер Кермод станет единственным создателем произведений. Зарубите себе на носу: читатель по-настоящему полюбил Паука, а вовсе не мистера Элиота как такового.
Уинтер в рассеянной задумчивости кивнул и коротко бросил:
– Да. Похоже на правду.
Читатель полюбил Паука, а не мистера Элиота. Для тех, кто не знаком с ним лично, мистер Элиот оставался лишь в меру знаменитым, с трудом узнаваемым, но не имевшим особого значения человеком. А уж о тех, кто его окружал, публика и вовсе не имела понятия. Но Уинтер, происходивший из крайне замкнутого академического круга, вряд ли обладал точным представлением о нравах, царивших в издательской среде. Вот почему мистер Уэдж, миссис Моул, тот маленький бородач, называвший себя Андре, даже столь гротескная фигура, как Кермод, не слишком его удивили. Неизвестной и тревожившей воображение величиной среди них оставался только сам мистер Элиот, сложный, а сейчас доведенный до крайности человек, на котором и держалась вся громоздкая система. Прежде Уинтер лишь смутно воображал его себе трудолюбивым и не лишенным таланта литератором, обитавшим в своем мирке, никак не соприкасавшимся с миром его, Уинтера, интересов. «Удели я хотя бы немного больше внимания Тимми, – говорил он себе, – мне сейчас было бы гораздо легче добраться до правды». Но при нынешнем положении вещей правда оставалась чем-то недостижимым. «А все твой профессорский и социальный снобизм!» – бросал он себе мысленные упреки. На деле же мистер Элиот оказался ему гораздо ближе, чем можно было предполагать, и потому он так сочувствовал обрушившимся на него неожиданным проблемам.
