Услышав его мнение, мистер Элиот прореагировал несколько странным образом. Он вдруг привстал на каблуки и принялся делать вращательные движения: одетый в черно-белый костюм неловкий человек на выложенном черной и белой плиткой полу… И откуда-то издалека, тише, чем тишайший из рожков в «Зигфриде»
[77], донеслась постепенно затухавшая мелодия, словно сопровождение к занавесу, опускавшемуся над сценой. И это звучал кларнет.
Обед подали все-таки с опозданием, в двадцать пять минут девятого. Мистер Элиот сидел во главе стола. Только Эплби стал свидетелем его срыва, и один лишь Эплби получил пищу для размышления над ним. Ему и прежде доводилось видеть трюки, которые играет с человеком перегруженное сознание. Физическое состояние быстро возвращается в норму, но вот на психологическом уровне мозг выстраивает барьер, заставляя забыть то, что вызвало срыв. И с мистером Элиотом произошел именно такой случай забвения. Какое-то время он пребывал в душевном комфорте, начисто забыв и темноту, в которую погрузили его дом и гостей, и красный цвет надписи. Он забыл о звуках, словно вырвавшихся из-под обложек его книг и плававших по коридорам Раст-Холла. Забыл о миссис Бердвайр, викарии и женщине – директоре школы, как и обо всем, последовавшим за теми событиями. Наступил блаженный период, когда Паук снова оказался лишь вымышленным существом, запертым под переплетами романов о нем, как в надежной тюремной камере. И прием в нынешнем году ничем не отличался от прошлогоднего праздника и позапрошлогоднего тоже. Эти вечеринки не просто доставляли удовольствие Уэджу и большой группе людей, причастных к общему бизнесу. Они становились данью уважения, своеобразным, но необходимым комплиментом герою, который порой столь неисповедимыми путями обеспечивал материальное благополучие для Тимми и Белинды, Руперта и Арчи, но в первую очередь для самого Элиота. Это безмятежное ощущение скоро пройдет, и вернется тревога, а то и страх, а пока даже огромный искусственный паук, которого кто-то додумался повесить над праздничным столом, не мог служить возмутителем спокойствия, не рассматривался как нечто угрожающее. Паук находился среди своих, и весь мир любил его.
Приблизительно такие психологические процессы, как думал Эплби, происходили сейчас с хозяином дома. Результатом стало восстановление относительного спокойствия и уравновешенности среди сидевших за столом, но в перспективе эти процессы не могли сулить ничего хорошего. Сознание вырабатывает подобные защитные меры только в случае крайней необходимости, и срок их действия ограничен. А потому, если он вообще хотел оказаться здесь полезен, действовать следовало достаточно оперативно, вот только набор фактов, которыми он располагал, оставался неполным и отрывочным: письмо Патришии с вложенным приглашением приехать от Белинды, загадочный и необычный домысел, изложенный Патришией по телефону… Он осторожно присмотрелся к окружавшим его людям.
И заметил своим хорошо натренированным взглядом, что Белинда Элиот переживает из-за двадцатипятиминутной задержки с подачей супа, явно сказавшейся на его вкусовых качествах. Что мысли его сестры сосредоточились на молодом человеке, которого, как он мог догадаться, звали Тимми Элиотом. Что сам Тимми Элиот с чувством вины рассматривал возможность ускользнуть от другого, более серьезного молодого человека, сидевшего рядом с ним. Что невысокий и полноватый мужчина, внешне слегка напоминавший мистера Элиота, успел на голодный желудок слишком много выпить, как и расположившийся в конце стола крупный, нескладный, сурового вида человек – оба довели себя до заметного опьянения. Что почти все собравшиеся воспринимали самого Эплби как обычного припозднившегося гостя, сумевшего вовремя вмешаться и исправить неприятную ситуацию, возникшую в доме. Что сидевшая справа от него пожилая леди знала о нем больше. Но все эти наблюдения ничего пока не давали. И он попытался продолжить их, когда старушка заговорила.
– Боюсь, – начала она фразу, явно давно превратившуюся в нечто вроде рефрена или формулы, – что здесь никто не считает нужным представлять гостей друг другу во время приемов. Могу я нарушить эту странную традицию и сообщить вам, что меня зовут миссис Моул? Вы иногда можете видеть мое имя, напечатанное самым мелким шрифтом на…
– …театральных афишах и программках к спектаклям? Несомненно, я его видел, – закончил за нее собеседник. – Рад познакомиться лично. А я – Джон Эплби – брат Патришии.
При этом миссис Моул покраснела, но не слегка, а мгновенно и густо, как гномы в мультфильмах Диснея. Эплби тут же записал ее себе в союзники на время неожиданно для него самого начавшегося приключения. Поразительно, сколь полезной оказывалась порой привычка некоторых людей не спешить делиться со всеми даже не слишком, казалось бы, важной информацией. Миссис Моул положила маленькую ручку ему на рукав и понизила голос:
– Белинда мне обо всем рассказала. Она мне доверяет.
«Не слишком благоразумно со стороны Белинды, – подумал Эплби. – Хотя, кто знает, быть может, ее вынудили к откровенности обстоятельства».
Миссис Моул поняла его мысль без слов.
– Но, вообще-то, Белинда – человек сдержанный. Не стану вас уверять, будто пыталась хоть в чем-то заменить ей мать, поскольку слишком многие утверждают нечто подобное, когда речь заходит о детях, оставшихся без одного из родителей. Но мы всегда были очень дружны. Она – восхитительная девушка. Быть может, слишком старается выглядеть современной, но это вполне предсказуемо.
Эплби согласился, что стремление идти в ногу со временем только естественно для молодой леди. Миссис Моул считала сознание современного человека, хотя и имеющим некоторые несомненные преимущества над складом ума людей прошлого, порой лишенным необходимой широты кругозора. И в течение пяти минут Эплби полностью ознакомился с ее взглядами на сокровенные стороны человеческих отношений.
– А теперь, – сказала миссис Моул, – я хочу представить вам Джеральда Уинтера. Думаю, он слишком много времени провел этим вечером в моем обществе, и ему не помешает новое знакомство.
Уинтер сидел по другую сторону от миссис Моул, а потому церемония представления невольно происходила через ее грудь и под живой блеск тиары.
– Мистер Уинтер из Оксфорда, – сочла нужным вставить миссис Моул. – Мой брат, который носит сан архиепископа Удонги, был ближайшим соседом мистера Уинтера, хотя учился в другом колледже.
Эплби, ненадолго отвлекшийся, когда миссис Моул давала свои пояснения, оказался в некоторой растерянности, не зная, с чего начать беседу: соседство колледжа мистера Уинтера с учебным заведением архиепископа Удонги не подсказывало темы для продолжения разговора. Однако Уинтер своевременно перехватил инициативу.
– Когда тебя представляют человеком из Оксфорда в наши дни, – сказал он, – насколько же мало информации о тебе содержится в этих словах! Еще сто лет назад это означало, что перед вами либо священник, либо некто вроде богослова, либо опасный демократ. Теперь же твоему визави остается только гадать. Ты можешь оказаться микробиологом, профсоюзным деятелем, знатоком индийских наречий или даже экспертом по производству бекона международного уровня. А если представление происходит еще и в темном помещении, то не сразу можно даже определить, к какому полу относится тот, кому тебя представляют, а цвет его кожи окажется скорее черным, желтым или кофейным, нежели привычным когда-то розовато-серым.
