Эплби, которому ненавязчиво напомнили, что он всего лишь гость, да еще и слишком любопытный, промолчал. Но ему на выручку пришел Уинтер.
– Вы абсолютно правы. Не стоит злословить о хозяине, вкушая от щедрот его, – пробормотал он. – Но все-таки нам бы очень хотелось разгадать секрет малоприятных шуток, объектом которых он стал, а потому необходимо собрать в единое целое любую доступную информацию. А кому это интересно, кроме нас?
Он выразительно указал глазами на собравшихся за столом, показывая, насколько они изолированы от остальных; даже Уэдж был сейчас целиком поглощен беседой с одним из своих соседей.
– Хорошо, – кивнула миссис Моул. – Если вы так считаете. Я лишь хотела сказать, что в мистере Элиоте иногда проявляется склонность – этому даже трудно подобрать определение… К легкой форме садизма, что ли. – Но она тут же нашла возможность придать своим словам более невинный смысл и добавила: – Мистер Элиот – человек утонченный и очень сложный.
Эплби немедленно заметил в глазах Уинтера выражение не столько удивления, сколько откровенной неприязни и возмущения, а потому поспешил вставить свою реплику, заведомо содержавшую более сдержанную реакцию:
– Вы хотите сказать, – спросил он, – что мистер Элиот подчас испытывает желание привязать бенгальский огонь к кошачьему хвосту? Или нечто в этом роде?
Миссис Моул пришла в негодование.
– Разумеется, нет! Ничего подобного! Как вы вообще могли себе представить такое? Я лишь имела в виду, что иногда он находит занятным поддразнивать людей и отпускать ироничные замечания, которые могут быть им неприятны. Лично я считаю это, – миссис Моул вновь сбилась на странную логику бывшей школьной директрисы, – всего лишь еще одним проявлением общего литературного склада его характера.
– И пользуясь своим литературным складом, – все-таки не выдержал Уинтер, – мистер Элиот считает возможным издеваться над людьми? Вот это уже интересно. Уверен, что мистер Эплби, как и я, сразу подумал о Поупе.
– Угадали, – отозвался Эплби, поворачиваясь к миссис Моул. – Мне действительно пришел на ум пример Поупа. Скажите, уж не развлекался ли мистер Элиот написанием сатирических статей и памфлетов о таких незадачливых авторах, как Оверолл? Не мог ли он нажить себе ненужных врагов подобным образом?
Миссис Моул пришла в замешательство.
– Не думаю, что он кому-то их показывал или зачитывал. Я сама за многие годы видела только одно подобное сочинение.
– Вот как! – воскликнул Уинтер с апломбом прокурора в суде. – Значит, такие памфлеты существуют?
– Вероятно, они где-то хранятся. Тот единственный, который видела я, был стихотворным. В нем речь шла о мистере Уэдже. Очень забавно!
– Но по-настоящему колко и язвительно?
– Очень язвительно. – Миссис Моул невольно улыбнулась при воспоминании, но сразу спохватилась. – Это крайне необычная черта для столь добродушного в целом человека, как мистер Элиот, – добавила она уже серьезно. – Но, знаете, я ведь думала вовсе не о сатирах и памфлетах, упомянув о его склонности к некоторому садизму.
– Тогда о чем же? – спросил Уинтер с нараставшим нетерпением.
– Даже странно, что вы спрашиваете, – сказала миссис Моул, для которой ответ казался, видимо, совершенно очевидным. – Я имела в виду, конечно же, бедного сэра Арчибальда.
Эплби не сразу вспомнил, кто такой «бедный сэр Арчибальд»; Патришия в своем отчете лишь бегло упомянула о нем.
– О сэре Арчибальде Элиоте? Вы просто обязаны рассказать нам об этом подробно.
Но было уже поздно. Белинда выразительно посмотрела на тучную даму. С легкостью и неловкостью, грациозно и неуклюже женщины стали готовить общий исход гостей из комнаты.
8
Раст-Холл окружала полнейшая темнота, и он походил на неопрятного, но незлого монстра, имевшего повадку ближе к ночи полностью сливаться с землей. У чудовища были четыре головы и мало что еще – именно это делало его неприглядным с виду, – причем каждая голова, пусть и не слишком высовываясь, в течение дня смотрела сквозь дождь и туман строго в свою сторону света – точно по компасу. В основании дома лежали камни, за обработкой которых мог бы наблюдать еще Чосер, но все же наиболее значительной из сохранившихся старинных стен оставался фасад пятнадцатого века, выходивший на восток. Позже особняк был перестроен «в разумных пропорциях с использованием каменьев и дерева». Отсюда через обширный парк открывался отдаленный вид на процветавший тогда рыночный городок Раст, который Кемден
[82] назвал «поселением, не лишенным привлекательности». Но уже в шестнадцатом веке все изменилось. С запада от Раст-Холла простиралась теперь пустошь, поросшая дроком, да и Раст в силу непредсказуемых экономических перемен стал постепенно приходить в упадок. Именно в ту эпоху здесь появились первые Элиоты. Лондонские купцы, оставив прилавки и склады столицы, протянули загребущие руки к запущенной усадьбе и нескольким прилегавшим к ней земельным участкам. Кое-что купили, остальное попросту присвоили, доказывая в судах сомнительную честность совершенных сделок. В семнадцатом столетии владельцами дома стали джентльмены, сменившие неумеренные разгулы на приверженность к строгой морали, даже занимавшиеся науками, вошедшими в моду с наступлением Реставрации. Тогда главный фасад дома выполнили в стиле Каролингов, украсив статуями из неизвестного камня работы недолго популярного скульптора Флеминга с обилием свитков и прочих завитушек, которые хозяевам представлялись достойными чуть ли не дворца. В таком виде Раст-Холл благополучно простоял сто лет, но с приходом восемнадцатого столетия вновь неизбежно подвергся перестройке, когда с северной стороны был воздвигнут портик с террасой и глазом циклопа в центре, из которого до самого горизонта открывались взору принадлежавшие Элиотам пахотные земли. Но затем наступили тяжелые времена, и нового строительства больше не велось. Несколько поколений Элиотов действовали так неумело и неосторожно, что денег не хватало не только на возведение чего-то нового, но и на поддержание хотя бы видимости порядка. Не на что было купить даже краску. Стены облупились и покрылись трещинами. Только когда Раст-Холл унаследовал от непутевых кузенов мистер Ричард Элиот, положение постепенно улучилось. Укрепив фундамент и заготовив огромный запас «белой королевы Анны», Ричард остановил разрушение и даже вернул усадьбе часть былой роскоши. Раст-Холл снова расцвел – ничем особым вроде бы не примечательный, но внушительный особняк.
А сейчас он погрузился в непроглядную тьму беззвездной зимней ночи. Отнюдь не занимавший обширный участок земли дом казался огромным и сложно устроенным внутри. С годами ставший почти гармоничным для стороннего взгляда, он действительно представлял некоторые сложности для того, кто собрался бы его обследовать, и весь состоял из странных углов и ломаных линий, как кристалл, поврежденный в процессе роста. Почти каждое поколение добавляло к его облику что-то свое и формировало с непоследовательностью, обычно более свойственной общественным зданиям, которые тоже растут столетиями и зачастую обустраиваются вопреки здравому смыслу.
