Путнику, приблизившемуся к Раст-Холлу в темноте, когда скудный свет пробивался лишь сквозь портьеры на окнах, показалась бы более чем странной фрагментарность его архитектуры. Простиравшаяся перед георгианским теперь фасадом обширная терраса, если следовать нормальной логике, должна была либо продолжаться, огибая весь дом, либо переходить в ступеньки для подъема на нее. Но на деле она вдруг резко обрывалась перед небольшим садиком в голландском стиле, где чужаку грозила опасность провалиться в искусственно проложенное подобие миниатюрного канала. Впрочем, наш сообразительный незнакомец тут же подумал бы, что сумел найти верную дорогу к входу, заметив отчетливый путь к дому между двумя рядами ровно посаженных чахлых вязов, но уже вскоре эта дорожка привела бы его к двери, которой давно не существовало. А дорожка уходила влево к тому месту, где в свое время один из Элиотов попытался вырыть пруд для разведения рыбы. Проект оказался неудачным, но яма осталась, и ступать здесь следовало с особой осторожностью, чтобы не переломать себе ноги. Но не знавший внутреннего устройства Раст-Холла злоумышленник, уже даже проникший в дом с целью ограбления или, допустим, чего похуже, подвергался множеству нежданных опасностей. Сложное переплетение коридоров могло завести в тупик, заставив злодея во мраке стукнуться лбом в крепкую стену. Пол в любой момент обрывался лестницей из-за разницы в уровнях одного и того же этажа. Причем низкие каменные ступени чередовались с высокими деревянными и наоборот. Топография Раст-Холла была совершенно уникальна. Разумеется, при свете дня плутать в нем бесконечно никому не грозило – не таких уж грандиозных размеров получился в итоге особняк. Но в темноте заблудиться ничего не стоило. Взяв за образец Раст-Холл, Диккенс мог бы описать знаменитые приключения мистера Пиквика в гостинице «Большой белый конь» в Ипсвиче.
По той же причине дом идеально подходил для всевозможных игр – как детских, так и взрослых. Для пряток или поисков таинственных сокровищ Раст-Холл годился, как будто его специально построили в подобных целях. Между комнатами неожиданно обнаруживались связывающие их двери. Коридоры расходились в разные стороны, чтобы через какое-то время вновь сойтись. Приставные и винтовые лестницы открывали неограниченные возможности для проникновения с этажа на этаж. С течением лет гости вечеринок мистера Элиота успели хорошо изучить эти особенности его жилища, и так родилось несколько игр, в которые можно было играть только здесь – причем правилами разрешалось использовать все помещения, кроме полуподвальных комнат для слуг и кладовки дворецкого. Однако если дом столь прекрасно подходил для игр, то в нем существовали и благоприятные условия для зловредных проделок. Выпущенное на свободу зло в Раст-Холле могло чувствовать себя весьма вольготно.
Раст-Холл в значительной мере погрузился в темноту, подсвеченный лишь одним большим и одним малым созвездиями электрических лампочек. Гости мистера Элиота переваривали ужин наверху, слуги мистера Элиота убирали за ними и мыли посуду внизу. И если бы наблюдатель доктора Чоуна – как ни маловероятно выглядит наличие подобного наблюдателя – оказался достаточно сообразителен, чтобы взобраться на верхушку одного из вязов и проанализировать эту традиционную диспозицию, то не заметил бы никаких перемен внутри дома примерно до половины одиннадцатого. Именно тогда на фоне более тусклого нижнего созвездия огней вдруг включился яркий источник света. Вооруженный предвидением дальнейшего развития событий, наблюдатель отметил бы, что столовое серебро заперли под замок, а дворецкий удалился в свою спальню. В романах мистера Элиота, отметил бы наблюдатель, фигурировали многочисленные придуманные дворецкие, имевшие однообразную склонность с наступлением темноты слоняться по дому, припрятав украденный у хозяина графинчик с виски, чтобы тот разбился вдребезги, когда они натыкались во мраке библиотеки или другой комнаты на распростертое мертвое тело. Но реальный дворецкий, служивший у мистера Элиота, унаследовал благородные традиции профессии еще от своего деда, когда-то прислуживавшего в доме настоящего маркиза, а потому редко ложился в постель позже одиннадцати. Еще час он любил проводить за чтением местного аналога «Дейли пост». Единственный труп, который он обнаружил в своей жизни, принадлежал его тетушке Томасине, которая действительно пристрастилась к выпивке и однажды свалилась в меловой карьер, перебрав спиртного в минуту отчаяния, посчитав за несчастье дожить до седых волос, оставаясь простой дояркой.
Так вот, наблюдатель доктора Чоуна, будь он не менее сведущ, чем сам доктор, развлекал бы себя этими размышлениями, дожидаясь дальнейших событий. Только пока почти ничего не происходило. То там, то здесь в окнах спален верхних этажей мелькал свет; однажды освещение ненадолго включили над столом в бильярдной, словно кто-то собрался сыграть партию, но передумал или был отвлечен чем-то другим. Однако затем, ровно в одиннадцать, началось нечто действительно примечательное: Раст-Холл, как это уже случилось ранее тем вечером, вдруг оказался во власти полного затемнения. Но все же не окончательного, поскольку продолжал гореть фонарь под портиком главного входа, и из комнат слуг проглядывали скудные лучи, а это означало, что на сей раз никакого технического сбоя не могло быть и в помине. Полная темнота воцарилась лишь на полминуты. А потом вспыхнули мерцающие и подвижные огоньки в том месте, где только что располагалась главная россыпь электрических ламп. Огоньки неуверенно метались по стенам в разных комнатах, словно стайка заблудившихся светлячков пыталась найти свой путь внутри дома. Этот необычный феномен продлился минут пять, затем светлячки будто по команде пропали. Остался лишь один, на какое-то время задержавшийся на месте, но затем тоже пустившийся на поиски. Еще почти пять минут он пребывал в одиночестве. Затем к нему присоединился второй луч, и они вдвоем, описывая прихотливые фигуры, вскоре обнаружили третий. Процесс поисков быстро пошел по нарастающей. Закончилось все тем, что целая армия светлячков промаршировала обратно в ту комнату, где собралась вначале. И их мерцающие огоньки исчезли на фоне включившейся главной люстры Раст-Холла.
Эплби при этом позабавило воспоминание, как совсем недавно лишь он один объявил, что у него есть электрический фонарик. А теперь в гостиной их оказалось великое множество. В игре, вероятно, были использованы две дюжины, не меньше. Без особого интереса он размышлял, распределяли ли их, как грелки на ночь, или каждый гость должен был привезти свой, но быстро получил ответ на этот вопрос, когда появился Руперт с большим мешком и аккуратно собрал в него фонарики. Сама по себе игра получилась занятной, тем более что в сложившихся обстоятельствах для участия в ней требовалась даже некоторая смелость. Нервы у гостей Раст-Холла продолжали пошаливать. Более того, напряжение даже как будто снова возросло, причем прямо пропорционально степени возвращения к полному осознанию реальности мистером Элиотом. Новое погружение дома в темноту, когда игроки со своими фонариками разбрелись по нему в поисках укромных мест, дабы спрятаться – что могло живее напомнить ему неожиданное затемнение перед ужином? Именно поэтому Эплби попытался восстановить в памяти картину и вспомнить, кто именно первым предложил сыграть. Но это ему не удалось. Большинству гостей игра была знакома по предыдущим вечеринкам, и желание развлечься возникло спонтанно, словно у всех присутствующих одновременно. А сейчас все снова собрались в гостиной, оживленные, запыхавшиеся. Кто-то успел перепачкаться в пыли, кто-то лукаво улыбался, многие по-прежнему переживали страх, но почти все в той или иной степени испытывали нескрываемое облегчение. Наступила пауза. Не молчание, но пауза в активном движении людей по комнате. Эплби, обнаружив в волосах клочок паутины, избавился от него и присел в задумчивости.
